Либерман пришел в «Ти энд Эл» к четырем. Была суббота. Темное небо грозило дождем, но пока не выпало ни капли. Часть старых хрычей, считающая себя атеистами, уже собралась в кабинке, где ранее сидели Либерман, Хэнраган и Эстральда Вальдес. Большинству же хрычей пришлось остаться дома или пойти в синагогу. Эл Блумбах, брат Герт, устроил собрание атеистов вместе с Морри Столцером и Хауи Чэнем. Хауи, строго говоря, не был атеистом, но какой бы религии он ни придерживался, она не предполагала служб по субботам.
В другой кабинке сидели двое мужчин и женщина. Они говорили по-русски. Русские стали селиться в этом районе, что само по себе не вызывало возражений, но они обманули ожидания старожилов. Акцент вновь прибывших наталкивал на мысль, что они говорят на идише. Но на самом деле никто из них идиша не знал. Поскольку они были евреями, старожилы считали их религиозными. Однако таких оказалось немного. Приток евреев из России начался лет восемь назад, но старожилы так к этому и не привыкли. Что касается Либермана, то, по его мнению, для района стало благом, что в нем поселились русские. Большинство из них получили хорошее образование. Преступников среди них было мало. Они стремились слиться со старожилами, разбогатеть или хотя бы приобрести дом в Гленвью.
Мэйш разговаривал с поваром Мануэлем, седым мужчиной маленького роста, который научился готовить еврейские блюда, когда работал помощником официанта в ресторане «Бейгл» и проявил похвальную наблюдательность. Мэйш увидел брата и кивнул ему:
— Кофе?
— Почему бы нет? — ответил Либерман, в свою очередь кивнув сидевшему в кабинке Элу Блумбаху. Он устроился в конце стойки рядом с кассой неподалеку от русских. Прогремел гром. Либерман повернулся посмотреть, не начался ли дождь. И хотя с неба не лилось, создавалось впечатление, что сейчас не день, а глубокая ночь.
Мэйш принес кофе и большой бумажный пакет, который положил на стойку рядом с чашкой.
— Отварная говядина, лососина, сливочный сыр, бублики с чесноком, луком и кунжутом и три копчушки, — сказал он.
— Сколько? — спросил Либерман.
— Ты выиграл пятидесятый приз Издательской расчетной палаты, — сказал Мэйш, вытирая руки о фартук. — Заказ навынос от закусочной «Ти энд Эл». Скажи Лайзе, что это от дяди Мэйша. Возвысь меня в ее глазах за несколько долларов.
— Будет сделано, — пообещал Либерман, отхлебнув кофе.
— Хочешь, включу радио? Наши играют с «Джайентс». Начал игру Сатклифф. Она вряд ли закончилась.
— Я бы хотел, — сказал Либерман, — но мне надо домой.
В прошлом году Либерман взял внука Барри на игру с участием «Кабс». Бесплатные пропуска ему дал старый приятель, который работал в офисе клуба «Кабс». Игру против «Мец» начинал Рик Сатклифф. Барри и Эйб сидели в первом ряду на стороне третьей базы, где Сатклифф разогревался. На Барри была шапка с надписью «Кабс» и перчатка игрока внутреннего поля. Сатклифф подошел к Барри и бросил ему мяч. С этого момента Барри считал, что Рик Сатклифф, который, между прочим, прошел дистанцию и выиграл со счетом 3:2, свободен от любых прегрешений.
Русские в кабинке над чем-то засмеялись. Либерман пил кофе и смотрел на них. Запах, исходивший от лежавшего рядом бумажного пакета, пробуждал воспоминания.
— Жаль эту женщину, — заметил Мэйш. — Заметь, я сказал «женщину». Я становлюсь современным, не то что старые хрычи. Ведь не сказал же я «девушку». Не поздно учиться и в шестьдесят шесть. Йетта все время мне это твердит.
— Тебе не шестьдесят шесть, Мэйш, — возразил Либерман, допивая кофе. — Тебе шестнадцать, мне десять, и Вилли Брохеску собирается отлупить меня по дороге домой из школы за фабрикой Куппенхеймера. А ты бежишь за ним, вспотев после баскетбола, и прыгаешь ему на спину. Вышиб из него дух, засадил по роже учебником по математике.
— Ученой книгой, — сказал Мэйш, глядя в пространство.
— Словно вчера все было. Ты сломал ему нос и руку. И тебя на месяц исключили из школы.
— Славный был месяц, — сказал Мэйш. — Хочешь напомнить мне добрые старые времена, Аврум? Не так уж они были хороши. Тесная квартирка, полная людей и крыс. Польские мальчишки, ждущие на другой стороне Девятнадцатой улицы. Черные ребята на Кроуфорд-стрит так и смотрят, не перейдешь ли ты на их сторону. Чуть ли не картой приходилось пользоваться, чтобы безопасно добираться до Института еврейского народа на Дуглас-стрит. Эти добрые старые времена, слава Богу, прошли.
— Мэйш, — позвал Эл Блумбах, — налей-ка еще кофе.
Мэйш кивнул. Тучи еще сгустились, рокотал гром.