Помню, с каким восторгом читал я осенью 1966 года в журнале «Москва» первую публикацию романа Булгакова, слегка, правда, потрепанного цензурой. Меня сразу же покорила интонационная поступь и словесная магия этой удивительной прозы.
Критики же пожимали плечами — подумаешь, едкая сатира на российскую действительность 30-х годов. Кому, мол, это теперь интересно? Иные интерпретаторы романа видели в нем апологию сатанизма, сетовали на то, что из-за нетвердого знания религиозных догматов получилось у автора кощунственное «Евангелие от Воланда».
Сам же Булгаков считал «Мастера и Маргариту» своим «последним закатным романом», своим главным посланием человечеству, своим завещанием.
Основная идея романа — диалектическое единство добра и зла, которые друг без друга существовать не могут, ибо понятия эти неразделимы и единосущны. Эта идея определяет и композицию книги: роман в романе. Один — о Воланде и судьбе Мастера, второй — о Иешуа и Понтии Пилате. Два этих романа и противопоставляются друг другу, и представляют собой единое целое. Читатель находится сразу в двух измерениях: в 30-х годах XX века, и в 30-х годах первого века новой эры. Сюжетная линия развивается в одном и том же месяце, за несколько дней до пасхальных праздников, с промежутком в 1900 лет, но в самом конце романа Москва как бы сливается с Ершалаймом, ликвидируя этот разрыв во времени.
О Булгакове написано неимоверное количество текстов. Нас же здесь интересует тема художественного осмысления взаимосвязи добра и зла в его романе.
Согласно Булгакову, добро и зло — это не полярные явления, вступающие в противоборство, а диалектическое единство противоположностей.
Бога и Сатану соединяет нечто большее, чем разорванные связи между творцом и его взбунтовавшимся творением.
Сатана — фигура парадоксальная, неоднозначная, и он всегда был таким: «Я часть той силы, которая вечно хочет зла, и вечно совершает благо», — эти слова гетевского Мефистофеля Булгаков не случайно взял эпиграфом к своему роману. Отпавший от Бога ангел причастен к грехопадению Адама и Евы, а с изгнанием их из рая — к развитию самосознания личности и земной цивилизации.
Не было ни одного крупного художника, не ощутившего на себе в той или иной степени влияния Духа сомнения и отрицания. Момент отрицания неизбежно возникает, когда личность переходит в процессе своего развития из сферы чувств в сферу мысли.
Вот каким видел своего Демона Пушкин:
Как видим, пушкинский Демон всего лишь резонер и скептик. В самом же Пушкине не было ничего демонического. Он был и ощущал себя сыном своего века, аристократом до самых кончиков длинных своих ногтей. В ссылке, в Михайловском, ни одну мало-мальски симпатичную дворовую девку не обошел своим вниманием, и не только ни одной из них стихотворения не посвятил — такое ему и в голову не могло прийти, — но даже в памяти его ни одна не осталась. Для него это было сугубо физиологическое проявление жизнедеятельности организма. Душа поэта не принимала участия в столь низменных забавах.
В этом аспекте весьма любопытен рассказ «Барышня-крестьянка». Его герой, Алексей, сын самодура — помещика, получивший приличное воспитание, придерживавшийся передовых взглядов, веривший в возможность построения рабовладельческого общества с человеческим лицом, влюбляется в крепостную девушку и готов ради нее на все.
«Мысль жениться на крестьянке и жить своими трудами пришла ему в голову», и вот он уже готов порвать со своим сословием, опроститься, уйти в народ, как будущие народовольцы.
Жаль, что остался нереализованным этот замысел, столь исключительный по смелости по тем временам. Но Пушкин ведь задумал не трагедию, а легкий водевиль с переодеваниями. Крепостная девушка оказалась барышней из соседней помещичьей усадьбы. Алексей полюбил не крепостную рабыню, а девицу, равную ему по воспитанию и благородству крови.
Бриллиант и в вульгарной оправе остается бриллиантом — такова нехитрая идея этого рассказа, великолепно, впрочем, написанного, как и все у Пушкина.
Иное развитие сюжета для Пушкина было бы неправдоподобным и вульгарным нарушением правил приличия, считавшихся незыблемыми в том обществе, к которому он принадлежал.