Женственная и одновременно жесткая, даже жестокая, безжалостная в своих суждениях Нина Берберова — Пимен русской эмиграции — в своих мемуарах Гойера не упоминает. А ведь она сама была членом масонской ложи, что редкость для женщины.
Не встретить этого имени в мемуарной прозе язвительного Ходасевича, легкомысленно-очаровательной Одоевцевой, желчного Бунина. Во всех эмигрантских хрониках — весьма обширных и основательных — нет о Гойере ни единого слова.
Почему оказалась невостребованной тонкая одухотворенность этого человека, мы, вероятно, так и не узнаем.
Может, он, как Хома Брут, оградил себя магическим кругом от ставшей невыносимой жизни и исчез, перешел в иное измерение, словно его вообще не было. Вот и суждено ему остаться самым загадочным русским писателем.
Сочинения Гойера долго занимали свое место на моей полке раритетных книг, прислонившись к первому изданию «Ночных дорог» Газданова, — кстати, тоже масона, вступившего в 1932 году в ложу «Северная звезда».
«Семилепестковым лотосом» я настолько дорожил — книга-талисман все-таки, — что никому не давал читать. И вот эта книга, ни разу не покидавшая моего дома, исчезла. Осенью 1981 года я не обнаружил ее на привычном месте.
Сколько я тогда не ломал голову, так и не понял, что же произошло. Не понимаю и теперь. Возможно, невидимая рука изъяла ее для небесной библиотеки Клементинума, где собраны все когда-либо написанные на земле книги, — библиотеки, о которой поведал нам Борхес.
Я очень сожалел об этой утрате.
Прошло много лет. Я и думать забыл о Гойере. Мне казалось, что не осталось в мире ни одного экземпляра «Семилепесткового лотоса» — единственной его книги, дающей право на место в пантеоне человеческой памяти.
Однажды я рассказал о странном этом писателе своей приятельнице, — вдове умного, доброго, обаятельного человека, которого немного знал. Подружились мы с ней уже после его смерти, часто перезванивались, изредка встречались в уютном тель-авивском кафе, где столики расставлены так, чтобы у посетителей возникало ощущение доверительной интимности.
Нас связывала спокойная дружба, основанная на взаимной симпатии, но в разряженной атмосфере, без примеси «химии», создающей столь необходимый для интимных отношений плотный воздух. Возможно, это объяснялось тем, что моя приятельница, отличавшаяся строгой, но тяжеловатой красотой, была выше меня на целую голову. А я помнил слова Жаботинского о том, что мужчина должен быть выше женщины, потому что тогда она чувствует себя с ним защищенной, как под кроной большого дерева.
Моя приятельница любила музыку и стихи, ходила на модные концерты, выписывала книжные новинки, пользовалась самой дорогой косметикой и выглядела значительно моложе своих лет. Она сохранила и легкость походки, и то едва уловимое победительное очарование, которое исчезает в старости.
Говорила она обычно не то, что думает, а то, что чувствует в данную минуту, совершенно не считаясь с тем, что чувства меняются. К этому свойству ее характера трудно было привыкнуть.
Мужчинами она могла очаровываться, но никогда в них не растворялась, а без этого подлинной любви не бывает. Когда я ей об этом сказал, она грустно со мной согласилась, но заметила, что не считает недостатком такую свою особенность. Впрочем, мужа она по-своему любила, и после его смерти долго жила в почти беспросветном отчаянии, пока не нашла утешения у женщины-экстрасенса. Есть такие дамы, утверждающие, что обладают сверхъестественными способностями, в то время как на самом деле они являются врожденными медиумами, чувствующими боль чужой души и умеющими ее снимать.
С тех пор моя приятельница занялась медитацией и интересовалась всем тем, что «недоступно нашим мудрецам». Она утверждала, что существует энергетическое поле, к которому можно подключаться и черпать из него жизненную энергию. Глядя на нее, в это нетрудно было поверить.
Выслушав мой рассказ, она долго молчала, глядя куда-то в сторону неподвижными золотистыми глазами.
— Значит, «Семилепестковый лотос» самым непонятным образом исчез из твоей библиотеки? — спросила она. — А тебе не кажется, что эта книга столь же неожиданно может к тебе вернуться?
— Эта книга пропала четверть века назад, — усмехнулся я. — Если бы кто-то хотел мне ее вернуть, то у него было для этого достаточно времени.
— Что значит время? — ее высокий тонкий голос стал неожиданно мягким. — Ни времени, ни разлуки не существует, если есть бессмертие души. Ты веришь в бессмертие души?