Бальзак еще не знает, как оценить встречу с банкиром. Хорошо это или плохо. В каждой встрече он ищет примет. Но появление банкира и слова его заставили вспомнить забытую корчму, ночь, черноокую красавицу корчмарку, чудака корчмаря. Где они теперь? Всплывает воспоминание об Агасфере. Он спрашивает Гальперина, но тот разводит руками. Кто знает, куда подевался корчмарь. Одно известно — старик сошел с ума. А сумасшедшему, как известно, мир тесен. Скрылся куда-то. А про дочку ничего не слышно. Гальперин топчется на месте перед Бальзаком. Право, он желал бы услужить господину Бальзаку, если это его так интересует. Но мало ли корчмарей на гетманском тракте, за всеми не уследишь, и судьбы у всех различны. Да и как распознать человеческую судьбу. По хитрым, изрезанным красными прожилками глазам банкира Бальзак распознает наглую ложь. Потом в пути, покачиваясь на мягких подушках кареты, он еще раз вспоминает Гальперина и корчму, и воспоминание ложится неясной грустью на его растревоженное сердце.
Дорога тянется вверх. Глухая дорога на Верховню. Бальзак просит кучера остановить лошадей и выходит из кареты. Низенький, полный, закутанный в длинный зеленый плащ грубого сукна, в круглой бархатной шляпе, с палкой в руке, он выглядит чуть комично среди необозримого степного простора. Эта минутная остановка ему совершенно необходима. Может быть, еще раз, едва ли Fie в последний, надо собрать все сомнения и, как семена, бросить в этот плодоносный чернозем, чтобы они взошли в свое время горьким урожаем для кого-нибудь еще. Ужели ему одному всю жизнь питаться горечью человеческого существования?
Бальзак короткими шагами отходит от экипажа. Он задерживается на краю небольшого оврага. Узенькая стежка меж увядших бурьянов тянется к колодцу. Подле колодца — рассохшийся длинный желоб для водопоя. Доски поросли нежным шелковым мохом. А над колодцем взвился в синеву длинный журавль, поднимая вверх деревянное ведро без дна. Бальзак прошел к колодцу. Заглянул вниз. Через минуту, привыкнув к темноте, глаза его разглядели глубокую пустую яму, поросшую бурьяном. На дне, на большом остром камне, сидела жаба и смотрела на него равнодушным взором. Бальзак поднял голову. Ветер покачивал ржавое, без дна, ведро. Ему показалось — старый, рассохшийся журавль, который когда-то был стволом чудесного дерева, томимый адской жаждой, просит у неба воды, потому что колодец высох, и деревянный сруб сгнил, и все вокруг заросло чертополохом. Журавль умоляюще смотрел в небо, просил и ждал, а небо было прозрачно и снисходительно относилось к его настойчивым мольбам. Но если бы оно и смилостивилось, все равно не утолить было ему жажды журавля. Ветер раскачивал бездонное ведро. Оно жалобно поскрипывало вверху, над головой Бальзака. Безутешные мысли роились в этой голове. Он присел на столбик возле сруба и задумался. Он отождествлял себя с журавлем. Разве не просил он у судьбы счастья, как этот журавль у неба — воды? Ведро бездонно, никакие водопады не утолят его адской жажды. Вода падет сквозь ведро на землю, впитается в плодоносную и жирную почву, чтобы росли, наливались соком деревья и трава. А его жаждущую душу судьба не утолит ничем. Где-то в вихре дней душа его потеряла дно. Счастье проходит сквозь нее, чтобы обласкать других. Ведь это для других метался он за письменным столом и, как плодородная земля, рождал города и людей, восхвалял честность и клеймил лицемерие.
И все-таки журавль в степи, забытый колодец принесли радость. Он сел в карету обновленный, успокоенный и закрыл глаза, как только тронулись лошади.
Он не спал. Просто с закрытыми глазами легче было думать.
На запятках кареты подпрыгивали баулы, наполненные книгами, бумагами, одеждой. В одном из них, в черном футляре, лежала маленькая хрупкая скрипка.
Цель путешествия была уже совсем близка. Оставались часы. Скоро и Верховня. И все же он торопился. Боялся опоздать. Он и сам хорошо не знал, к чему такая поспешность. Он проехал немалый путь, ничего не замечая. Второе путешествие в Верховню кое-чем отличалось от первого. Это он хорошо понимал.
Экипаж трясся по разъезженной дороге, тарахтели колеса. Кучер дремал на козлах.
Из Петербурга в Киев штаб-офицеру корпуса жандармов Киевской губернии Белоусову прибыл пакет от шефа жандармов графа Орлова.
«Государь император, по всеподданнейшему моему докладу о просьбе известного французского литератора де Бальзака, милостиво дозволил ему приезд в Россию, но со строгим за ним надзором. Помянутый Бальзак уже прибыл в наши земли, чтобы проехать в Волынскую губернию на жительство. Предлагаю Вашему высокоблагородию во исполнение монаршей воли учинить строгий тайный надзор за этим иностранцем, его жизнью, занятиями и связями в обществе. О результатах жду Вашего извещения».