— Что же, в этом нет ничего удивительного, — решительно говорит Бальзак, — цари и короли не любят писателей.
Этими словами он как будто помогает Олизару. Существует еще один поэт, о котором он хотел бы рассказать Бальзаку. Его имя готово уже сорваться с языка у Олизара. Но произнести вслух это имя — уже тяжкое преступление. Надо ли это делать?
Чтобы передохнуть, они опускаются на скамью под каштанами.
— Как плохо, что мы так обидно мало знаем друг друга!
В жалобе Бальзака Олизар узнает и свою боль. Но можно ли довериться Бальзаку? Поймет ли он? Поймет ли, кто подвел Пушкина под пулю Дантеса и сократил жизнь Лермонтову? Кто истязает крепостного Шевченко? Кто изгнал из отечества Адама Мицкевича, изломал душу Достоевскому? У Олизара своя трудная судьба. Она звенит в его стихах воплем истерзанного сердца. И, быть может, стоит сейчас тихими, скупыми и правдивыми словами поведать Бальзаку о тех храбрецах, что отважно вышли на Сенатскую площадь с благородной целью поднять всю Россию против узурпатора? Где они теперь, те, кому по змеиной монаршей милости дарована не жизнь, а пожизненная мука? Что, если сказать о них Бальзаку? Может быть, он поднимет свой могучий голос, свое славное перо в защиту правды?!
Тяжело Олизару. Он вздыхает, опустив голову, и Бальзак участливо спрашивает у него:
— Чем вы обеспокоены, мсье Олизар? Что вас заботит? Поверьте свои сомнения старому Бальзаку.
— Великому Бальзаку, — восторженно восклицает Олизар, — я готов не только поверить все мои сомнения, но и отдать всю душу!
Бальзак растроганно пожимает ему руку.
— Мсье, я ничем не заслужил это. Нет!
— Что я! Все человечество должно склонить перед вами голову, все человечество! — горячо твердит Олизар.
— К сожалению, мсье, головы пока что склоняют перед теми, у кого в кошельках много золота. — Бальзак грустно покачивает головой. — Почитайте мне свои стихи, — просит он.
Олизар бледнеет и едва шевелит сразу пересохшими губами. Нет, он прочитает не свои стихи.
— Мсье, я прочитаю вам стихотворение, обращенное к смелым оруженосцам правды…
Голос Олизара крепнет. Он расправляет плечи, словно решимость окрылила его. Поднявшись, он звонким голосом торжественно отчеканивает каждое слово:
Старательно подбирая слова, он пересказывает содержание стихотворения по-французски.
Бальзак, склонив голову, внимательно вслушивается б его неторопливую речь.
— Пушкин, — гордо назвал автора Олизар, переведя стихотворение, — это его стихи. — И, отбросив осторожность, которой он придерживался все время, заговорил откровенно: — Пушкин стал бы еще более велик, если бы его не убили. Вся мыслящая Россия стояла за ним. Он был выше Александрийского столпа. И смею вас заверить, его сердце и гений были с теми, кто теперь погибает за правду там, в далекой, холодной Сибири.
Бальзак волновался. Встреча с Олизаром становилась для него знамением свыше. Сама судьба свела их в это киевское утро.
— Вы не знаете меня. Я для вас ничто, мсье. Но я хорошо знаю ваши произведения и глубоко уважаю вас, и сердце мое наполняется безмерным счастьем от того, что мне выпала честь познакомиться с вами, поверьте мне, мсье.
Олизар крепко пожал руку Бальзаку.
— Позвольте мне, метр, — проговорил он робко, — прислать вам свою скромную книжку и позвольте просить вас еще об одной встрече, если только это вас не обеспокоит.
О каком беспокойстве может идти речь? О нет! Он рад будет видеть Олизара и уверен, что дни пребывания в этом чудесном городе будут еще более обогащены благодаря господину Олизару.
…На башне возле митрополичьих покоев часы прозвонили двенадцать. Бальзак схватился за голову.
— Меня, вероятно, разыскивают по всему городу.
Но его не разыскивали. На него лишь сердились.
— Оноре, вы невыносимы.
Эвелина вложила в эти слова столько укоризны, что он вынужден был просить прощения на коленях.
Потом он жадно, большими глотками пил кофе и говорил. Если бы она знала, как чудесен Киев на рассвете! Сколько прекрасного увидел он за каких-нибудь два часа.
— Ты можешь мне позавидовать.
— Оноре, я никогда никому не завидую, вы это хорошо знаете.
— О, а мне завидуют в Париже.
Эвелина пожала плечами.
— Да, да, завидуют. И причина зависти — это вы, моя Северная Звезда.