Аплодисменты не стихали. Он низко поклонился зрителям и, пожимая руки актерам, пошел со сцены, удивляясь и страшась пустоты в своей душе. Готштейн, обеспокоенный поведением Бальзака, побежал за ним.
«Что за причуды? — ругался директор про себя. — Столько раз проваливался он на театре, неужели первый успех не развеселил его?»
Но успех, к удивлению даже самого Бальзака, не веселил. Ни в ночь после премьеры, ни после восторженной статьи Теофиля Готье о спектакле он не пережил желанного и долгожданного наслаждения успехом.
Он, правда, написал Эвелине и вложил в конверт вырезки из газет с похвальными рецензиями на пьесу, но все это сделал словно по обязанности, а не по доброй воле. Единственное, что еще могло бы поднять его и успокоить, — это женитьба на Эвелине.
Так думал Бальзак, так уговаривал он себя, бессонными ночами ища в этой мысли спасения.
Однажды, гуляя по городу, он незаметно для себя очутился на улице Сент-Антуан. Сколько раз ходил он по этой улице, направляясь к улице Ледигьер! Вскоре он вышел туда и, остановившись, поднял голову, разглядывая сотни мансард, высившихся на крышах подобно голубятням.
«Представлял ли себе архитектор Франсуа Мансар, — подумал Бальзак, — когда рисовал высокие крыши и слуховые окна, что с этими чердаками, навеки окрещенными его именем, будет связано столько ужасов одиночества, нищеты и нужды, на которую обрекали и обрекают себя ученые и поэты, прозаики и драматурги?»
И Бальзаку захотелось — в честь или в поругание Франсуа Мансара, он в этот миг не знал — написать поэму.
«Да разве я не написал ее?» — безо всякой рисовки удивился он, блуждая взором по крышам улицы Ледигьер. Не в силах противостоять желанию, он шел все дальше. Так, полный сомнений, он подошел к старому дому, забытому, угрюмому, но все еще родному.
Вот он стоит, сутулый старикан, дом № 9, та же широкая дубовая дверь, только от времени она чуть почернела, а окна в первом этаже как будто покосились. Но сомнений нет. Это он, дом № 9 по улице Ледигьер, откуда началось наступление Бальзака па Париж.
Бальзак поднимается по старой скрипучей лестнице, минует площадки этажей и наконец останавливается перед знакомой дверью.
Сюда он впервые поднялся тридцать лет назад. Он стоит у двери робко, боязливо ожидая, пока утихнет волнение. А что, если, переступив порог, он увидит в четырех стенах мансарды юношу восемнадцати лет, пришедшего из далекой провинциальной Турени покорять Париж, увлеченного подвигами своего земляка Наполеона Бонапарта? Что он скажет юноше? Что посоветует?
Опираясь на палку, Бальзак уже ведет беседу с этим пылким юношей. Он жадно вдыхает затхлый воздух полутемной мансарды и наставительно твердит юноше:
«Молодой человек, если вы поселились здесь, чтобы победить Париж, то, пожалуй, возвращайтесь в Турень. Изберите себе лучшую участь. Вы можете быть клерком у нотариуса Лорена, жениться на богатой вдове либо избрать себе роль любовника благородных дам, вы можете стать владельцем бакалейной лавки. Вы обзаведетесь деньгами и станете заметны в обществе. Молодой человек, — учит Бальзак незримого юношу, — если вы думаете открыть золото или изобрести вечный двигатель, то это походит на писание романов. Оставьте эту пустую трату времени и сойдите с высот на землю. Дышите ароматным воздухом Парижа и любите девушек. Послушайте меня, молодой человек, я обладаю некоторым опытом в этом вопросе. Вас тогда будут уважать все обитатели этого дома и даже сам хозяин, мимо двери которого вы крадетесь каждую ночь, чтобы он не слышал, — вы ведь должны ему за восемь месяцев».
Наконец Бальзак прекратил эту немую беседу, которая, впрочем, несколько развлекла его. За дверью раздались голоса. Снизу послышались шаги. Бальзак отважился и трижды постучал. Из-за двери не очень гостеприимный бас проговорил:
— Войдите.
Бальзак толкнул дверь и переступил порог. Он тотчас же узнал хозяина комнаты. Да, это был тот самый человек, с которым он бежал к Тюильрийскому дворцу. Тот тоже узнал Бальзака.
— Как вы нашли меня? — спросил он с удивлением, подставляя гостю стул.
— Случай, — признался Бальзак, садясь и снимая шляпу.
Он огляделся. Все было как прежде. Только детская кроватка и шкаф у стены — вот и вся новая мебель. А кровать та же самая, железная, на тонких ножках, и полосатый матрас, выглядывающий в ногах из-под одеяла. И подоконник выщерблен, и навес над окном все так же загораживает солнце. Все то же. Ничто не изменилось.