Подмоченные идеи коммунизма давно уже стали Минасу чужды и ненавистны. Полоса разочарований сменилась теперь прочно осевшим в нем чувством безвыходной неудовлетворенности, раскаяния и личной виноватости от сознания своей причастности к последовательно проводимому беспримерному эксперименту и с его народом, стоящему жизни, здоровья и свободы десятков миллионов невинных людей. Порою, это чувство в нем настолько обострялось, что он не смел смотреть открыто в глаза своим односельчанам, силой загнанным в колхоз, оборванным, жалким и озлобленным.
Но однажды случай, сам по себе неприметный, вызвал в партийной душе Минаса перелом, сделал жизнь его окончательно невыносимой. Это произошло незадолго до его болезни. Раз, осматривая скотный двор, он увидел 12-тилетнюю Ашхэн, дочь „раскулаченного“13 и умершего в ссылке Хачо Габриэляна. Она была старшей в семье, и теперь, зарабатывая трудодни14, работала в колхозе скотницей. Отец девочки был известен всему селу своим трудолюбием, трезвостью и бережливостью, чем и укрепил свое хозяйство, всегда вставая первым, а ложась последним на селе. Это было его единственной „виной“. Один из многих, он попал в „кулаки“15 по проискам своих завистников, местных лодырей и пропойц, членов сельской партячейки16. Все это было известно Минасу лучше, чем кому бы то ни было.
В тот достопамятный день, Ашхэн попалась ему навстречу с двумя тяжелыми ведрами свежего кизяка в своих тонких руках. Ее покрасневшие от стужи босые ноги в рваных опорках по щиколку утопали в зеленой и вонючей навозной жиже. Грустными большими глазами на осунувшемся личике, девочка как-то не по-детски взглянула на парторга. Этот страдальческий взгляд ребенка пронзил сердце Минаса и глубоко запал ему в душу. Чтобы скрыть охватившее его волнение, он отвернулся и о чем то заговорил с сопровождавшим его председателем колхоза.
После этого Минас лишился последнего покоя. Широко раскрытые черные глаза Ашхэн с немым упреком всюду следовали за ним. Во время болезни, в длинные зимние ночи, она не раз являлась ему, держась за руку отца. Оба молча глядели на больного с тем же жалобным выражением и так же без слов исчезали, заставляя его просыпаться среди ночи, с застывшим на устах крином ужаса и отчаяния...
Так выглядел внутренний мир и облик Минаса Симоняна, парторга одного из передовых колхозов района, к тому времени, к которому относится этот рассказ. Вернемся же теперь к нему, шагающему в это благоухающее утро по дну горного ущелья.
Глава 2.
Размышляю о днях древних, о летах веков минувших;
Припоминаю песни мои в ночи, беседую с сердцем моим, и дух мой испытывает:
Неужели навсегда отринул Господь, и не будет более благоволить? (Псалом 76, ст. 6,7,8).
С внезапным шумом пронесшаяся над головой птичья стая заставила Минаса вздрогнуть и вспомнить ночной кошмар. Сердце вновь заныло, как бы в ожидании чего го недоброго. Что то важное и большое происходит или должно произойти, он внутренне чувствовал это, но что? что? Мысли его невольно побежали назад. Да! полгода в постели — срок немалый. Многое пришлось передумать за это время. Память удержала все, что довелось ему видеть и слышать в проблесках сознания. Он помнит, как к его брату Карпо собирались друзья-колхозники. Вполголоса, проверив двери, делились новостями, подбадривали друг друга... С надеждой говорили о войне, которая толи уже началась, толи вот-вот должна вспыхнуть, Из обрывков фраз Минас узнавал, что ряд районов страны охвачен восстанием и там действуют карательные отряды с танками и даже с самолетами, что в колхозе не хватает рабочих рук, ибо многие из молодежи ушли в горы, примкнув к восставшим и т.д. С сжатыми кулаками и слезами бессилия на глазах, говорили об очередных жертвах репрессий, называя знакомые Минасу имена.
Из всего этого он уже тогда заключил, что назревают какие то грозные события, долженствующие вызвать большие политические потрясения и изменения. „А, как знать, может быть они уже и наступили, ведь он так долго был оторван от жизни, а родные, по вполне понятным соображениям, скрывают от него истину? Неспроста, видно, два встретившиеся Минасу сегодня за околицей единоличника17, числившиеся в разряде „подкулачников“18, спешно прошли мимо, не ответив на его приветствие, и лица у них были такие необычно возбужденные и озабоченные“!..
13
«Раскулаченный» — бывший «кулак» (см. это сл.), у которого «законно» отнято все его имущество.
14
Трудодень — принятая в колхозах единица учета, оценки и оплаты труда колхозника, дробящаяся на доли и целиком зависящая от норм выработок и произвола колхозного бригадира. Нормы выработки составляются так, что работая с утра до вечера, редко можно получить и один полный трудодень. В конце года весь валовой доход колхоза распределяется по трудодням.
15
«Кулак» — по советскому определению — богатый крестьянин, применяющий в своем хозяйстве наемный труд. На деле же, в эту категорию попадают все крестьяне, наиболее трудолюбивые, способные и прилежные, путем неустанных забот из рода в род сумевшие сравнительно укрепить свое хозяйство.
16
«Партячейка» — партийная ячейка, начальная партийная организация, могущая состоять из 3-5 членов.
17
Единоличник — крестьянин, в виде редкого исключения оставшийся вне колхоза. Он немедленно попадает под подозрение и облагается столь непосильными налогами, что очень скоро бывает вынужден вступить в колхоз или оказаться в ссылке, что, впрочем, так или иначе, чаще всего и случается.