Планом «б» была попытка введения в их жизнь новых сексуальных практик. Гермиона медленно умирала от смущения, пока Джинни объясняла ей (на личном опыте!), что некоторые мужчины любят «плохих девочек» в постели. Потом мисс Грейнджер так же долго репетировала перед зеркалом, чтобы научиться говорить пошлости, не заливаясь краской. Она даже приобрела какую-то плетку, надеясь использовать её в тех самых целях, на которые намекала подруга, но в день, когда Гермиона решилась осуществить план «б», до упомянутого инструмента дело так и не дошло. Рон недоумевающе наблюдал её разнузданное поведение весь вечер. Сначала, когда он спокойно смотрел телевизор, Гермиона вдруг встала напротив него, выронила книгу из своих рук, неискренне ойкнула и нагнулась, демонстрируя тонкие и почти ничего не прикрывающие трусики. Рон вежливо попросил её отойти, потому что приближался финал матча, и последний гол он пропустить никак не мог. Но Гермиона не отступила и, когда Уизли пошел на кухню, ловко запрыгнула на стол, преграждая путь к ящикам с продуктами. Рон попросил передать ему малиновый джем и хлеб, совершенно не заострив внимание на кожаной портупее, обвившей тело девушки под распахнутой рубашкой. В конце концов, Гермиона не выдержала и, шлепнув его по заднице, приказала себя немедленно трахнуть, за что получила обиженный взгляд и хлесткую фразу: «Ты сегодня какая-то грубая, Герм, но не надо срываться! Я не виноват, что у тебя “эти” дни!». В ту секунду Гермионе захотелось огреть Рона приготовленной плеткой далеко не в целях сексуального удовлетворения.
Четко составленного плана «в» не было, и поэтому ради общего спокойствия Гермиона отреклась от своих попыток зажечь прежний огонек. Но теперь, сидя напротив человека, бывшего когда-то любовью всей её жизни, и не наблюдая в нем уже ничего, что раньше привлекало, Грейнджер по-настоящему испугалась.
«Надо что-то делать!» — лихорадочно возопило сознание. Нет, Гермиона Грейнджер просто не могла забросить пять лет отношений в мусорную корзину! Она относилась к тому типу людей, которые не тратили впустую ни минуты жизни — что уж говорить о стольких годах?
«Удиви его, заставь испытать возбуждение в экстремальных условиях», — пронесся в голове голос Джинни.
«Мужчины любят опасность».
Закусив губу, Гермиона судорожно посмотрела на свои бумаги, потом — на руки и обреченно закрыла глаза. Мысль о том, что «надо что-то делать», внезапно завладела её мыслями, а теперь стремительно превращалась в паранойю. Внезапно в голову пришла странная и опасная идея. Несмотря на то, что она попахивала безумием, шанс перенести фантазию в реальность был только один — здесь и сейчас.
Гермиона замерла, затаив дыхание, и огляделась по сторонам. Так как за столом заседаний она занимала крайнее место, соседка у неё была одна, и в данную секунду она, повернув свою массивную голову в сторону докладчика, совсем не обращала внимания на происходящее справа от себя. На противоположной стороне с краю сидел только Малфой, но он что-то увлеченно чертил на чистом пергаменте. Никому не было дела до того, что происходило в конце стола.
Облизнув пересохшие губы и набрав в грудь немного больше воздуха, Гермиона осторожно высвободила правую ногу из туфли и слегка покрутила стопу, расслабляя уставшие мышцы. День, проведенный на каблуках, давал о себе знать ломотой в пальцах. На всякий случай еще раз оглянувшись по сторонам, она придвинула кресло ближе к столу и слегка съехала по спинке, вытягивая ногу. К тому времени, как носок её стопы прикоснулся к ткани мужских брюк, ладошки вспотели, а дыхание сбилось. Она чувствовала себя, как порой выражалась Джинни, «грязной девчонкой», но это почему-то совсем не мешало сладкой взволнованности разрастаться в теле.
Рассмотреть выражение лица Рона помешал неприятный скрежещущий звук, заставивший притаившуюся Гермиону побледнеть от испуга. Рон повернул голову влево, со злорадством посмотрев на сломанное перо в руках Малфоя, а потом нашел взглядом испуганное лицо своей девушки и довольно улыбнулся ей. Замершее было сердце Гермионы затолкалось в груди с новой силой, и она, наконец вдохнув, расслабила ногу и повела ею вверх, к мужскому колену. Рон прикрыл глаза, откидываясь на спинку кресла, и девушка захотела запищать от восторга: «Получилось!». Немного осмелев, она начала водить ногой вверх-вниз, дразня и раззадоривая. Посмотрев в сторону Министра, Рон нетерпеливо зажмурился и схватился за перо. На столе перед Гермионой тихо зашелестела магия, и чистый клочок пергамента проявил пять слов:
«У тебя большая проблема, дорогая».
Гермиона взволнованно закусила губу и подарила Рону восхищенный взгляд. Она столько лет заставляла его освоить чары тайного послания! Каждый раз Уизли отмахивался, но, видимо, все-таки взялся за ум и наконец-то овладел ими. Чары были хороши тем, что сообщения появлялись перед глазами адресата, недоступные прочтению других. Чтобы ответить, достаточно было наложить на свое перо заклинание, а потом написать что-то на том же месте, где появилось предыдущее послание. Ответ немедленно посылался тому, кто написал первое сообщение, где бы он ни находился, и это было очень удобно.
Гермиона схватилась за свое перо и, произнеся нужное заклинание, быстро написала:
«Большая и уже твердая, я полагаю?»
Сначала она устыдилась собственной вольности, но, увидев заинтересованное лицо Рона, расслабилась и продолжила путешествие по его ноге. Пальцами касаясь жесткой ткани брюк, она поднималась все выше и выше, пока наконец горячая мужская рука не остановила её, легко сжав стопу. Гермиона шумно вдохнула и снова огляделась по сторонам, не позволяя себе терять бдительности.
«Нравятся грязные игры? Вот уж не ожидал».
Гермиона лукаво улыбнулась и склонила голову, обнажая шею.
«Разве то белье тебе ни о чем не намекнуло?»
Она подняла на Рона томный взгляд, не веря своему счастью. Затевая все это, Гермиона даже не предполагала, что план по соблазнению сработает. Скорее всего, эту попытку она совершала ради самой себя, чтобы потом не чувствовать вины за бездействие. Но все в кои-то веки пошло не так, как предполагалось — это будоражило нервы и питало растущее возбуждение.
«То бельё?» — немного подумав, все же написал Малфой. Строчка исчезла с его пергамента, и в следующую секунду в умных глазах Грейнджер мелькнуло сомнение.
Драко не знал, чего он добивался. С одной стороны, стоило сейчас же прекратить эту попытку изнасилования со стороны Грейнджер, но с другой… Ох, как же все было сложно «с другой стороны»! Она не смотрела на него, но продолжала ласкать ногой до того момента, пока Малфой не перехватил её в опасной близости от той самой «большой проблемы». Он понимал, что если Грейнджер продолжит свои издевательства, то пути назад уже не будет. О да! Драко Малфой прекрасно себя знал. Он бы никогда не упустил такой шанс.
Мелкая зазнайка постоянно обитала в какой-то клетке, не подпуская никого к себе ближе, чем позволяет безразличие, и потому Драко ощущал себя изнуренным хищником, нарезающим круги около своей жертвы. Он мог рычать и биться в прутья сколько угодно — Грейнджер была неприступна. И вот, какие-то святые силы, в которые Малфой до сегодняшнего дня не верил, послали ему этот знак. Драко был растерян настолько же, насколько взволнован. Он видел: взволнована и она. Еще никогда Грейнджер не была такой беззащитной и очаровательной, как сейчас. Железная маска стервозности спала с её лица, обнажая скрытое желание разделить засевшую глубоко внутри тела страсть с кем-то еще. С кем-то, кто мог бы боготворить её, если бы она только позволила.
Малфой мог. Бросив взгляд на коллег, он осторожно опустил вторую руку под стол и провел большими пальцами вдоль ступни, ощущая дрожь маленькой ножки. Он знал, что Грейнджер стеснялась своего роста и каждый день носила каблуки только ради того, чтобы казаться выше. Часто Малфой замечал её, прислонившуюся к стене министерского коридора и поочередно поднимающую то одну, то вторую ногу. Каждый раз Драко думал, что Грейнджер плюнет на эти орудия пыток и сменит обувь на более удобную, но она упорно продолжала надевать каблуки изо дня в день.