ФРИДРИХ ЕВСЕЕВИЧ НЕЗНАНСКИЙ
ОШИБКА ПРЕЗИДЕНТА
Пролог
Поезд пришел рано. Леха собрался было взять такси, но потом передумал. Трамваи, слава Богу, уже ходили, а ему было приятно после долгой отлучки возвращаться в родной город постепенно и не спеша. Полупустой вагон покачивался на поворотах, и мало спавший ночью Леха задремал.
– «Площадь Борьбы», «МИИТ» следующая! – неожиданно громко выкрикнула кондукторша. Леха открыл глаза и обомлел перед ним сидел здоровенный, толстомордый негр!
– Миру мир! – сказал негр и захохотал.
«Фестиваль! – догадался Леха. – А язык-то красный, как cnexfnmу людей», – с удивлением отметил он про себя и невпопад ответил недавно выученной фразой:
– Хинди-руси пхай-пхай!
Без всякого удовольствия Леха подумал, что и сам он в этом шикарном костюме и с новым кожаным портфелем похож на фестивального делегата. Настроение испортилось.
В утренней тишине в трамвайный перезвон все время врывались идиотские новые песни. С одного конца слышалось:
Молодость всего земного шара Мы зовем сегодня за собой.
Мир, мир, мир, мир! –
Вот девиз наш боевой.
А на другом отзывалось:
Дети разных народов,
Мы мечтою о мире живем,
В эти грозные годы
Мы за счастье бороться идем…
Все стало на свои места, только когда на кругу Леха спрыгнул с подножки пятидесятого трамвая. Выпуклые окна (делали такие до революции) десятого корпуса пускали солнечные зайчики. Дома. Стало безудержно весело. Он сорвал с клумбы яркий красный цветок и воткнул его в петлицу пиджака.
– Извини, – сказал он взиравшему сверху строгому памятнику Вильямсу и зашагал к пруду. Впрочем, размышления довольно быстро согнали с его лица беспечную улыбку.
Пройдя лодочную станцию, Леха тормознул и внимательно смерил взглядом высокий дощатый забор, потом решительно толкнул незапертую калитку.
Здоровенный пес Волчара, получивший такую кличку за отвращение к пустому лаю, бросился было на него с рыком, но, узнав, радостно завилял хвостом; чувство собственного достоинства помешало псу выразить свои чувства более открыто. В колено Лехе ткнулся козленок и приветственно заблеял. Он потрепал его безрогую головку и опять огляделся.
Все по-прежнему: слева козий хлев, дальше огромный сарай с сеновалом, поленница, справа – аккуратный огородик на пару соток, под яблонями стол с двумя скамейками, а за ним на самом берегу пруда довольно большой, но обветшавший дом.
На открытом окошке стояла «Ригонда», из нее несся бодрый, размеренный голос Левитана: «Подходит к концу всемирный форум молодежи. Гостеприимные и хлебосольные жители нашей столицы рады приветствовать юношей и девушек из ста тридцати одной страны планеты. К нам приехали студенты и крестьяне, докеры и шахтеры, рыбаки и учителя. Независимо от обычаев и цвета кожи всех нас объединяет…»
Хозяин спиной к калитке плескался у рукомойника.
Леха неслышно подошел ближе, присел за столик, закурил и только после этого вполголоса позвал:
– Попердяка!
Тот вздрогнул и обернулся.
– Алай? – Растерянность на его лице быстро сменилась наигранным весельем. – Леха, друг, сколько лет, сколько зим!..
«Делегаты Ассамблеи Всемирной федерации демократической молодежи вскоре соберутся в столице социалистической Украины. «Молодежь, объединяйся! Вперед за прочный мир!» – начертано на знамени этой организации…» – продолжал басить Левитан.
– Славик, выруби эту лабуду!
– Я погоду хотел дождаться, – каким-то извиняющимся тоном пробормотал Славка, но послушно захромал к окошку и выключил радио. – Ну, привет. Эким ты фраером вырядился. Давно в Москве?
– Привет-привет, – холодно пробасил Леха. – Костюмчик я вчера в Ярославле справил, вот видишь, и портфель в придачу дали. С вокзала сразу в твой шалман; не выспался, сам понимаешь. «И на поезде, в мягком вагоне…» – пропел он. – Так что пойду у тебя на сеновале малость покемарю. И вообще, денек-другой перекантуюсь. Не возражаешь?
– Да ты что в натуре!
– Ну вот и отлично. Да похавать организуй, ты ведь при деньгах небось: как-никак – «Всемирный форум», «посланцы дружбы», – Леха кивнул в сторону «Ригонды», – по ширме бегать самая маза.
– Сей момент! Какие проблемы между корешами! – все с той же деланной радостью ответил Славка и пошел в дом: – Мать, пожрать сгоноши! Крестник твой приехал!
– Нет, кореш, лабуду порешь. Кой-какие проблемы есть… – тихо процедил ему вслед Леха.
В окошке появилось худое, морщинистое лицо старушки:
– Ленечка! Вернулся! Слава тебе Господи! А я как раз вчера баранинки достала! Счас я ее с чесночком, как ты любишь!
Баранинки Леха дожидаться не стал, перекусил вчерашней молодой картошкой с козьим молоком.
– Как тут дела? – спросил он провожавшего его на сеновал Славку.
– Все путем. Тишина и нет конвоя. Бригадмил, правда, лютует по случаю фестиваля. Жорка, брательник твой двоюродный, всю дорогу у меня кантуется; подрос, в люди выходит. Так что подпасок у тебя будет стоящий.
Леха спал чутко; обыденные звуки доносились до его сознания и вплетались в сновидения. Снился высокий берег Печоры, на который почему-то надо было затаскивать приготовленный к сплаву лес. Бревна артачились и блеяли по-козлиному. Зонный барин, почему-то исполнявший обязанности рядового вохровца, бренчал на гитаре и с издевкой покрикивал: «Хватай больше, кидай дальше, отдыхай, пока летит!»
Вдруг послышался какой-то шорох, и Леха мгновенно вскочил.
– Леха? Ты здесь? – Это был Жорка, двоюродный брат; войдя с яркого солнца в полутьму сарая, он растерянно жмурился, но ничего не видел.
-Ну, здорово, брательник! – подскочил к нему Леха и обнял. – Какой вымахал-то! Семилетку кончил?
– Не-а, переэкзаменовка на осень… – неохотно признался Жорка.
– Ну, бугай бестолковый – вырос, а ума не вынес! Ладно, определим тебя к делу! – Леха присел на приступок дверного проема, достал пачку «Красной звезды» и похлопал себя по карманам в поисках спичек.
Жорка восторженно оглядывал его.
– Ща принесу! – Он вприпрыжку побежал к дому.
Спички он взял у худощавого парнишки, сидевшего за столиком спиной к Лехе и небрежно перебиравшего струны гитары.
– Кто такой? – спросил Леха вернувшегося брата.
– Костька, корешок мой. Законный пацан! Сосед – в Горелом доме живет. Мы с ним раньше за одной партой сидели, а как смешанные школы сделали, его в шестьсот вторую перевели, в женскую. Он меня по географии готовит.
– Ну дела… – хмыкнул Леха, – Была здесь «малина», а теперь – заочный институт! Школа рабочей молодежи – и Попердяка классный руководитель, так, что ли?
– Так ведь переэкзаменовка – чего ж делать-то… – извиняясь, промямлил Жорка, – но мы с ним вообще дружим. Вот в карты играем, – как-то невпопад добавил он растерянно.
– Много продули?
– Ты что! Мы на лапу играем, – приободрился Жорка. – На пляжу фраеров много, а Костька колоду зарядил – будь спок! И передергивает отлупно.
– Во что играете?
– Во что придется – в секу, в буру, в очко, в козла даже… За эту неделю на рыло по две тысячи вышло.
– Да ты миллионер! Одолжи братцу штуку!
– Я свою долю Костьке отдал.
Леха удивленно вскинул брови.
– Понимаешь, ему башли позарез нужны, много. То есть не ему, а отцу его. Костька узнал и говорит: «Надо батю выручать».
– Проворовался, что ли, папаня?
– Ты что, он профессором работает!
– Что ж это у профессора монеты не хватает? На дачу копит?
– Не знаю. И Костька не знает. Он просто сказал: «Отцу помочь – дело святое».
– Ну что ж, Костька твой молодец, а папашка его, видать, лопух.
– Не, пахан у него – мужик что надо! Книжки мне дает.
– А на хрена тебе книжки профессорские?
– Да нет, нормальные книжки, Есенин, «Граф МонтеКристо»…
– Ну Есенин тот еще кент, а про графьев ты хорошо напомнил. Дело есть: слетай в Ивановские бараки, узнай втихаря, здесь ли Граф, у него заначка моя. Много только не балабонь. Графа нет – Людку найдешь. Ну эту… знаешь ее? – Жора кивнул. – У нее про Графа спросишь… Хотя нет, не надо. Просто скажи, что я приехал, хрусты нужны. Пусть вечерком на Старый двор подвалит. А умника своего зови сюда. Познакомимся.