Вассак платил дань местным рэкетирам, бесплатно кормил и поил участкового, и его заведение никто не трогал. Торговля на вокзальной площади шла бойко, и только Гаянэ все время жаловалась, что ей рук не хватает. И тут как раз появился Сергей.
Сосед в Аштараке – это близкий человек, куда ближе, чем даже родственник в Москве. К соседям можно зайти едва ли не в любое время дня и ночи по любому поводу, они всегда в курсе всех дел, они разделяют радости и сочувствуют горю. Нельзя даже представить, чтобы соседей вдруг забыли пригласить, скажем, на свадьбу или поминки – да никто и не ждет приглашения: женщины просто идут к соседке и предлагают помощь во всем.
Сосед остается близким человеком и за тысячи километров от родного городка. Саакяны ни о чем не спрашивали Сергея, хотя и догадывались, что у него какие-то сложности с милицией. «Захочет – сам расскажет», – таков был обычай. Но Сергей ничего не рассказывал. В первые два дня Вассак сидел с ним за дальним столиком подальше от посторонних глаз и угощал по первому разряду, на третий день Сергей по собственному почину стал рассчитываться с клиентами и жарить шашлыки на заднем дворе. До кухни его не допустили – не мужское это дело.
В Калуге никто и не заметил, что в армянской шашлычной прибавился еще один человек. Кто их, кавказцев, разберет – все на одно лицо. Тем более что Сергей, приехавший к Саакянам с уже порядочной щетиной, за несколько дней зарос черной бородой.
Когда в «Аштарак» заходили погреться и перекусить работники местной милиции, Сергей благоразумно скрывался на заднем дворе, хотя никому и в голову не приходило обращать на него особое внимание.
Сергей не знал, что во всех российских отделениях милиции получен его портрет. Правда, его нынешнего было трудно узнать в том чисто выбритом, хорошо одетом молодом человеке, который смотрел с милицейского листка усталыми и немного грустными глазами. Борода его сильно старила, а в сочетании с просторной кожаной курткой, которую ему одолжил Вассак, он выглядел полуграмотным горцем, может, и по-русски-то не очень понимающим.
4
Дверь как назло оказалась запертой. «Не пришли еще, сукины дети», – обругал армян Аникин. Однако, чтобы окончательно убедиться в том, что в шашлычной никого
нет, несколько раз со всего размаху ударил в железную дверь. Изнутри не доносилось ни звука.
Аникин уже хотел повернуться и пойти в привокзальный буфет, где надежды найти халявную выпивку было куда меньше, как вдруг где-то в глубине шашлычной послышались тихие звуки.
Аникин удвоил усилия.
– Милиция! – крикнул он на всякий случай для устрашения. А потом добавил добродушно: – Свои!
Наконец, дверь открылась. На пороге шашлычной стоял парень, которого Аникин уже видел как-то со спины. Вассак называл его своим племянником.
– Никого нет, – немного растерянно, как показалось Аникину, сказал «племянник».
– Ну ты-то на месте! – бодро ответил милиционер. – Будь человеком, дай поправиться, а то голова раскалывается, прямо мочи нет.
– Проходите, – после секундного колебания сказал «племянник» и пропустил Аникина внутрь.
Сергей Саруханов волновался. С одной стороны, он понимал, что этот мент пришел сюда не за ним и вообще с похмелья вряд ли интересуется чем-то другим, кроме рюмки водки. Но они наверняка объявили розыск, и кто знает, как может дело обернуться…
Однако, не показывая своих страхов, он стал быстро обслуживать постового – поставил перед ним чистый стакан и бутылку водки, принес зелень, сыр, колбасу.
– Горячего еще ничего нет, – извинился он. – Приходите через час. Гаянэ скоро появится.
Аникин уже выпил сто грамм и закусывал сыром с зеленью. Внутри полегчало, по телу разлилось тепло.
«Как хорошо по-русски говорит, собака», – вдруг подумал Аникин, вспоминая речь Вассака Саакяна.
Он внимательнее взглянул в лицо «племянника». Ему вдруг показалось, что он где-то уже видел его, или это просто мерещится спьяну?
Сергей поставил на стол горчицу.
– Слушай, – не выдержал Аникин, – ты на вокзале не торговал? Это не у тебя была палатка, которую спалили прошлым летом?
– Нет, не я, – отрицательно покачал головой Саруханов, мучительно соображая, не лучше ли было назваться этим палаточником? Но мент, пожалуй, начнет выспрашивать подробности, еще учует чего.
– А-а, не ты, – милиционер налил себе еще сто грамм.
И все-таки он определенно видел это лицо. Но где, когда? Как это часто бывает в таких случаях, ему почему-то очень хотелось вспомнить. К тому же как человек, считающий себя вправе задавать вопросы, он снова спросил:
– А к нам в отделение тебя не забирали?
– Нет, не было такого, – ответил Саруханов.
– Хм, откуда ж я тебя знаю? – говорил вслух Аникин. – У меня, понимаешь, упрямый такой характер. Я теперь буду три дня мучиться, а вспомню, где тебя видел!
Сергею оставалось только развести руками.
5
Через пару часов «поправившийся» и посвежевший Аникин сдал дежурство и отправился домой отсыпаться. По дороге ему надо было еще заглянуть к лейтенанту Карасеву в горотдел – занести «передачу» от Гришки-хохла.
В коридоре висела большая доска с портретами находящихся в розыске. Аникин прошел было мимо, но вдруг резко обернулся и впился глазами в портрет молодого армянина. Подпись гласила:
«Саруханов Сергей Тотосович, 1962 г. р., уроженец г. Аштарак Армянской ССР. Разыскивается за совершение умышленного убийства».
Аникин еще раз вгляделся в портрет. Сомнений не было – на него смотрел племянник Вассака, который с утра обслуживал его в шашлычной. Но даже если бы какие-то сомнения оставались, магическое слово «Аштарак», безусловно, рассеяло бы их.
Глава двенадцатая ПЕРЕХОД ПОД КУТУЗОВСКИМ
1
Евгений Точилин был подающим большие надежды молодым врачом-эндокринологом. Это отчасти и определило его выдвижение на место стажера в госпиталь при Колумбийском университете в Нью-Йорке. Разумеется, только отчасти. Главную роль сыграл тот приятный для Жени факт, что когда-то старшая сестра его матери, скромная и застенчивая, хотя и очень хорошенькая Фая вышла замуж за несколько неотесанного Андрея, который при первом появлении поразил всех домашних своим высоченным ростом и трубным голосом.
В целом же Андрей, учившийся тогда в Высшей партийной школе, на фоне остальных слушателей этого заведения, не казался таким уж неотесанным, как другие. Он был достаточно напорист, честолюбив, и все указывало на то, что его ждет хорошая партийная карьера. Но тогда никому и в голову не могло прийти, до каких высот он в конце концов доберется.
Женю, знавшего дядю с детства, всегда поражала его способность улавливать сиюминутное, быстро выбирать правильное решение и упорно доводить его до конца. Со временем, когда он стал подниматься все выше и выше по партийной лестнице, Женя видел его все реже, но и его не могла не поразить перемена во взглядах, которая внезапно произошла с дядей, когда он, убежденный коммунист, вдруг сделался чуть ли не диссидентом.
В семье многие его не понимали. И только после августа 1991-го они увидели, какую тонкую игру он затеял, как ловко повел ее и чего в результате достиг.
Лично для Женьки это значило – стажировка в Соединенных Штатах, и он не мог не быть благодарным за это дяде.
После случившегося в аэропорту Шеннон он, разумеется, как и Вадим Дроздов, не мог не задуматься о том, какая именно опасная примесь попала в капсулу с «тонусином», и пожалел, что во всеуслышание заявил о необходимости экспертизы. Поэтому в Москве он решил добираться до города на правительственной машине. Однако, когда пару часов спустя он уже в простом такси отъезжал от дома на Осенней улице, где находилась квартира Президента, ему показалось, что в то же самое время с места тронулась припаркованная неподалеку машина. Жене почему-то подумалось, что она следует за ним.