— Излагай, — снисходительно позволил Завмаг. — Я что-то не врубаюсь, о чём ты.
И я, надеясь, что меня поймут и простят, с чувством продекламировал:
На лице Завмага — полное недоумение, что бывает очень редко, так он легко прочитывает мысли своего персонала. Но в этот раз не прочёл и спросил, какое отношение эти стишки имеют к порученному мне заданию.
— Мессир, здесь точно отображена вся обстановка, а в последних двух строчках изложена суть дела.
— Эх, Фредди, Фредди, — он покачал головой. — Вон куда тебя занесло! На самом деле, в задании было указано, что хоронить будут ведьму, а замуж выдавать домового.
— Как такое может быть?! — вскричал я. — Домового? Замуж?
— Да, Зенон — домовой с нетрадиционной ориентацией, и пожелал выйти замуж. Ну, да мне наплевать на его ориентацию. Я же не святее Папы Римского. А вот то, что он несистемный оппозиционер, я терпеть не намерен.
— А с ведьмой Агафьей что? — ошеломлённо спросил я. — В гробу лежала престарелая колхозница.
— Естественно. Ведьмы, умирая, превращаются в тех, кем являются на самом деле. Магия-то снимается. И мне было крайне нежелательно её очередное явление в мир. Она пакостница, какой белый свет не видывал. Кстати, ей почти сразу удалось выбраться из могилы. И, знаешь, как она изощрённо нам отомстила за попытку дискредитировать её?
— Как? — ожидая чего-то страшного, спросил я.
— Навалила кучу говна в наш портал, — сердито сказал он. — Сейчас дезинфицируем.
Потом вопрос зашёл о самом для меня главном — о наказании.
— Хотел я тебя аннигилировать. Ой, зол был! Но сейчас отхлынуло… Ладно, учитывая твои прежние заслуги, сохраню за тобой инертную физическую массу, — Завмаг сделал паузу и заключил: — Пойдёшь обыкновенным смертным в Ночной Дозор.
Ясно, что мнение окончательное. Я — ни полслова против. Только спросил, куда именно меня направят.
— В Грубый Мир, — невозмутимо ответил он. — В те же Топки, Фредди. Станешь Фёдором Кругловым.
— Только не туда! — не сдержавшись, возопил я.
— Ну, хорошо. Зажмурь глаза и выбери сам методом научного втыка.
Он раздвинул шторки и открыл голографическую карту Российской Федерации. Я зажмурил глаза и ткнул пальцем подальше от Кемеровской области.
3. В ссылке
Итак, я был лишён всех прежних статусов, привилегий, категорий и вытолкнут в реальный, грубый мир, а конкретно в город Сыктывкар. Теперь я сторож винно-водочного магазина Фёдор Круглов, и прежняя моя замечательная жизнь проносится, как неясные отрывочные воспоминания. Я пробовал отвлечься, «расслабиться», как тут многие говорят, но на меня не действует ни один напиток. Бывало, сидим в подсобке с грузчиком Андрюхой, попиваем из горла портвейн — даже не закусывая, а всё одно не берёт. Андрюха однажды заметил:
— А чей-то у тебя, в рот пароход, ни в одном глазе?
Я непонимающе пожал плечами. Андрюха сильно похож на деда-лесовика. Волосы у него растут отовсюду, даже из ушей. Я подумал, что он тоже выброшен из мест привычного обитания за какую-нибудь провинность, но уже так давно, что ничего не помнит.
— И зелёные чертяки тебя не донимают? — продолжал наседать он.
Вот как! Кое-что из славного прошлого в его проспиртованной голове всё-таки сохранилось, и я с печалью признался, что в настоящее время полностью отлучён от Тонкого Мира.
— Ну, вот что, — рассудил Андрюха, — раз оно на тебя совсем не действует, уступи мне. Чего добро зазря переводить?
Я посчитал его просьбу разумной и отдал бутылку. Он допил — свою и мою — и блаженно зажмурил потемневшие глаза под густыми рощами бровей. В другой раз пристал ко мне с неменьшим упорством:
— Нет, всё-таки признайся: каким, ептыть, способом ты ловишь приход? Може, травку втихаря покуриваешь?
По ночам, в одиноком дозоре, мне особенно тоскливо. Стоило бы утопиться или повеситься от такой невыносимой жизни — я всерьёз раздумывал над этим. В гробу уже я себя видел, в белых тапочках. От скуки жизни даже захаживал в человеческий Храм и разглядывал их живописного Бога, который создал людей по своему образу и подобию. Один из служителей, самый приближённый к Нему, заподозрил во мне чужака и распорядился: «Изыди вон, Сатана!» — польстив мне таким высоким обращением. Я вышел; и здесь — отверженный.