— В каком смысле… садитесь?
— А! — засмеялся Демин. — Я смотрю, направление мыслей у вас довольно мрачное. Нет-нет, я о другом… Подробно опишите свои похождения. Имена, даты, время, адреса и так далее. А то от ваших устных показаний у меня голова кругом идет. Договорились? — И, не ожидая согласия Сухова, он снял с него плащ, повесил в углу на вешалку. — Я займусь своей писаниной, а вы — своей.
— Ну что ж… — вздохнул Сухов. — Пусть так.
«А ведь он пришел сюда не только для того, чтобы покаяться, — подумал Демин. — Он пришел еще и для того, чтобы его утешили и, кто знает, может быть, даже восхитились… И он обиделся, не увидев восторга в моих глазах. Надо же, как бывает — люди вспоминают о достоинстве, когда опасность позади. Ведь не возмутилась его гордыня, когда ему предложили труп спрятать! Прожил, наверно, не меньше тридцати лет, а до сегодняшнего дня, пожалуй, не знал, где прокуратура находится. Конечно, это неплохо — жить вдали от злодеев, неприятных случайностей и трагических происшествий. И, вполне вероятно, Сухов относился ко всему этому как к чему-то далекому, словно нарочно придуманному, чтоб было о чем в газетах писать. И вот с бухты-барахты оказаться в такой истории! Тут взвоешь!»
Начальник следственного отдела Рожнов стоял у окна, брезгливо смотрел, как по улице несется осенняя пыль. Увидев вошедшего Демина, он одернул пиджак, прошел за стол, прочно уселся и лишь тогда поднял глаза. Судя по всему, еще недавно Рожнов был стройнее, но случилось так, что он сам не заметил, как набрал десятка полтора лишних килограммов, однако произошло это так быстро, что он еще не успел смириться со столь печальным фактом и продолжал носить костюмы прежних размеров.
— Явка с повинной, Иван Константинович. Похоже, убийство.
— Похоже или в самом деле? — Рожнов наморщил тяжелый лоб.
— Гражданин повинившийся утверждает, что было убийство. Всех деталей я, разумеется, не знаю, но думаю, что уже сегодня потребуется оперативная группа.
Рожнов в задумчивости постучал пальцами по столу, перевел взгляд на окно и вдруг с незнакомой Демину искренностью произнес:
— Погода для выезда паршивая.
— Все случилось якобы неделю назад. И так время упущено.
— У тебя есть что-то неоконченное? Освобождать не надо?
— Нет, сам закончу. По ходу.
— Посоветуйтесь с Кривицким.
— Обязательно, — быстро ответил Демин.
Рожнов внимательно посмотрел на него, уловив обиженную нотку, усмехнулся.
— У Кривицкого не очень широкий взгляд на вещи, но… правильный. Он не умеет строить сложные психологические схемы, версии, не любит искать таинственные обстоятельства и… И почти всегда бывает прав. Чаще всего преступление объясняется до вульгарности просто.
— И убийство тоже?
— Особенно убийство. Ты встречал за недолгие годы своей работы продуманное, коварное, хитро сработанное убийство? И я не встречал.
— Может, их и не бывает?
— Бывают, — нахмурился чему-то Рожнов. — О таких пишут иногда… Но, как мне кажется, потому и пишут, что они редки. Не оплошай.
Глава 4
«Моя фамилия — Сухов, зовут — Евгений Андреевич. Тридцать лет. Женат. Детей не имею. Работаю на мясокомбинате начальником участка. К уголовной ответственности не привлекался. Прошу суд учесть, что я сам, по собственной воле даю эти показания.
Начну с того дня, когда все и случилось. Задержавшись на работе, я, придя домой, уже никого не застал. Моя жена, Екатерина Васильевна Сухова, работает в овощном магазине. Я знал, что она придет поздно, так как в этот день должна сдавать смену своей напарнице. Отца дома тоже не оказалось — он работает сторожем на лодочной станции. Увидев, что ведра для воды пусты, я взял их и отправился к колонке на соседнюю улицу. Наполнив ведра, я покурил у колонки со своим знакомым Борей Ивашкиным, который может подтвердить мои показания. К тому времени уже наступили сумерки, и на столбе у колонки загорелась электрическая лампочка. Говорю об этом, чтобы доказать — в тот момент я действительно был у колонки, и Боря может припомнить, что как раз во время нашего разговора вспыхнула лампочка.
Пройдя половину пути, неожиданно на повороте я увидел незнакомого парня. Он попросил напиться из ведра. Припоминая, как пил тот парень, как плескалась вода из ведра, я могу предположить, что он был взволнован. Тогда же он сказал мне, что зовут его Николаем.
На нем были джинсы, на заднем кармане пришита этикетка, написано на ней не по-нашему, расшита золотыми нитками. Кроме того, парень был одет в светлую плащевую куртку, желтый свитер, кожаные плетеные туфли. Волосы у него покороче моих, слегка вьются, цвет каштановый, на подбородке ямочка, глаза серые. Никаких особых примет вроде родинок, бородавок, шрамов, наколок я не заметил.
Когда Николай напился, мы постояли, поговорили о том, что я здесь живу, что жить здесь неважно, неплохо бы перебраться ближе к центру. После этого он неожиданно попросил меня помочь. Я подумал, что ему негде переночевать, и согласился.
Надо сказать, что он почти все время улыбается: и когда говорит, и когда молчит — такая у него привычка. Потом уже я узнал, что он улыбается, даже когда угрожает или требует чего-то. Все делает с улыбочкой. Вот и тогда он улыбнулся и попросил меня помочь ему спрятать труп. Я, конечно, засмеялся, подумал, что он шутит, взял ведра и хотел идти дальше, но он зашел вперед, растопырил пальцы и сунул мне их прямо в лицо. Руки его были в крови. Тогда же он велел мне слить ему из ведра на руки, и я видел, что вода на землю стекает красноватая. Николай сказал, что теперь мы с ним повязаны одной веревочкой, поскольку я помогал ему смывать кровь с рук, и что теперь мне никуда от него не деться.
Сейчас это звучит странно, но тогда я действительно ему поверил. Не знаю, почему именно мне он признался в убийстве. Возможно, Николай был напуган и не вполне соображал, что делает.
После такого разговора мы пришли к нам во двор, и он увидел на берегу лодки, которые оставляют у нас соседи, дачники, чтобы отец присматривал за ними. Николай сказал, что лодка нам очень нужна, и послал меня за веслами. Я взял в доме ключ, открыл сарай, взял два весла, и мы отчалили. Хочу добавить, что, когда я ходил за веслами, Николай от нетерпения или от страха начал сковыривать замок, которым лодка крепилась к цепи. Он нашел какую-то железку и колотил ею по замку. Взяв у меня весла, Николай сразу прыгнул в лодку и стал веслом отталкиваться от берега. Но у него ничего не получалось, потому что лодка от долгого стояния погрузилась в грунт. Тогда я подумал, что Николай раньше лодками не пользовался.
К тому времени стемнело, и мы отчалили почти в полной темноте. Он спросил, знаю ли я эти места, и я ответил, что знаю. Николай боялся плыть вдоль берега, поэтому вначале мы отошли почти к середине реки, а потом снова приблизились к берегу. Вытащив нос лодки на берег и стараясь потише уложить весла вдоль бортов, я услышал, как из темноты меня зовет Николай. Когда я подошел, то увидел рядом с ним на земле что-то темное, продолговатое. Это и был тот человек. Николай сказал, что надо побыстрее отвезти его на глубокое место и сбросить в воду. Пока мы втащили его в лодку, сами вымокли по пояс, потому что пришлось зайти в воду.
Он был одет в темное пальто или плащ, волосы его мне показались темными, может быть, потому, что они были в крови. Ничего не могу сказать ни о его возрасте, ни о внешности. Вообще я не уверен в этих своих показаниях, потому что тогда почти не соображал, что делаю, и Николай подсказывал мне самые простые действия, вроде того, куда завести лодку, как вытащить весла, — когда тот человек упал на дно лодки, он прижал весла, и мы никак не могли их вытащить из-под него.
Николай не говорил, кто этот человек, что между ними произошло. Он только поторапливал меня, иногда ругался. Может быть, мне показалось, что он даже всхлипывал. Это было особенно заметно, когда, погрузив того человека в лодку, мы не смогли сразу отчалить, потому что лодка под тяжестью осела, и нам с Николаем пришлось лезть в воду, чтобы ее столкнуть. Глубокое место на реке было как раз напротив моста, и там мы сбросили того человека. При этом сами едва не перевернулись. Николай вывалился за борт и некоторое время плавал рядом с трупом, но потом все-таки влез в лодку.