Выстрел.
Реальность мигнула.
— Да, я его тоже ненавижу, — развалился на шезлонге альтер-я. — Особенно когда узнал, что за дерьмо он заставил нас сожрать.
— Дар океана? — нахмурился я, не спеша вновь убивать самого себя. — Ты же имеешь в виду молочный шейк?
«Босс, меня смущает его спокойствие, — поделился мыслями Редди. — Я, конечно, не хочу вас обижать, но у вас довольно скверный характер, и…»
Закройся. Закройтесь все.
«…»
«…»
Я переносил информацию из несуществующих реальностей, решив ввести ручных ублюдков в курс дела. Мне было слишком лень отдельно потом им отвечать, о чём таком мы говорили-не говорили. Сомневаюсь, что эта информация сможет как-то мне навредить. Скорее уж, только больше их убедит в том, что пытаться от меня сбежать или уж тем более избавиться — гиблая идея.
— Значит, тебе он дал молочный шейк? — улыбнулся другой «я». — Мне больше нравятся конфеты. Молочный шоколад. Могу съесть их целую гору. Ничего вкуснее и слаще никогда не ел. Сколько бы их не съел — никогда не могу насытиться. Как тебя зовут, кстати говоря?
Я удивлённо вскинул бровь.
— Феликс Айзек Фишер.
— Феликс Фишер? — прикрыл глаза другой «я». — Клейтон Айзек Крокер, совсем не рад знакомству, дружище.
— Я думал, что у тебя будет такое же имя, — признался я.
— Видимо, Мистер Стивенсон вытащил тебя из океана не так давно, — беззлобно засмеялся Клейтон, потрепав свою седую шевелюру. — Сомневаюсь, что для тебя это станет новостью, но мы, твари океана, уникальны и не имеем других вариаций в полном понимании этого смысла, даже если тебе кажется, что это не так. Реальность очень обманчива и иллюзорна, а? Проекции, слепки, аватары, осколки — вот наша основа. Но не копии.
Видя, как скривилось моё лицо, альтернативный «я» истерично захихикал. Он не скрывал своих эмоций: я чувствовал от него понимание.
— Ты говорил про дары океана. И Мистера Стивенсона, — попытался я перевести тему.
— Говорил? — удивлённо моргнул другой «я», уставившись на меня затуманенным взглядом грёбаного торчка. — Твой голос смешивается с голосами наших друзей, я немного путаюсь. Да, наверное, говорил…
Клейтон вздохнул, вновь надев солнцезащитные очки. Лениво облокотился на шезлонг.
— Как ты думаешь, почему мы стали так зависимы от этого вкуса? Молочные шейки, молочный шоколад? Разве в мире мало вкусностей?
— Это было первое, что я попробовал после той дряни, которую давали в Атлантиде, — пожал плечами я.
— Да, в этом что-то есть, — улыбнулся Клейтон. — Но это самообман. Какая «настоящая» причина?
Меня всего словно молнией ударило. Я снял солнцезащитные очки, уставившись на них.
— Потому, что молочный шейк мне показался «настоящим»?
— Горячо! — засмеялся альтер-я. — А почему этот так называемый «дар» такой настоящий? Неужели все дары, с которыми ты сталкивался, казались тебе «настоящими»? Такими родными и близкими, м? Давай, я и так тебя веду за руку, зная, какими мы бываем упёртыми и откровенно отсталыми, ха-ха! Художники! Ха-ха-ха-ха!
На фоне безумно засмеявшегося Клейтона я продолжал рассматривать дар океана. Из чего рождались дары? Очевидно, что всё рождается из желания. Но почему дары такие особенные? Как так получилось, что воплощённые вещи обладают такой силой, наделяя ей тех, к кому попадают? И почему «Универсальная Удочка» и «Искажающая Истории» ощущаются продолжением моего тела, другие дары не вызывают никакого отклика, а третьи — рефлекторное отторжение, как камера, которую мне дали ведущие?
Грёбаная ручка изначально могла тянуться не к Немое. Или не только к Немое. Она добралась до своей цели, оказавшись в моих руках.
Что же такое «дар океана» на самом деле?
Я плюхнулся на песок, слыша свой собственный безумный смех. Не только в реальности, но и в голове.
— Дары рождаются из душ. Дары — это переплавленные души. Мы… Мистер Стивенсон скормил нам наши же переплавленные осколки?
Я засмеялся. Засмеялся безумно, истерично. К горлу подкатил ком и я не стал себя сдерживать, избавившись от завтрака. Отвращение настолько захватило меня, что я чувствовал, как мой желудок буквально в узел сводит. При этом образ молочного шейка в моей голове стал только ярче, мне, несмотря на всё отвращение, прямо сейчас хотелось его выпить.
Меня вновь вырвало.
— Да, я испытал сначала те же эмоции, — с пониманием, но без какой-либо жалости поддакнул Клейтон. — Добро пожаловать в клуб, чувак. Тебе здесь не рады.
— Зачем старый ублюдок это делает? — шепотом спросил я, подняв взгляд на яркое солнце. — Он… он правда пытается спасти человечество?
— Чистейшая правда, — кивнул Клейтон. — Все мы этого хотим. Проклятое чувство вины, а? Ха-ха! Но это лишь хобби, он разве тебе этого не говорил? Нужно же заниматься чем-то. Он среди нас один из самых старых и деятельных. Не делай такое лицо, будто сам не понимаешь. Прекрати уже отрицать эту проклятую реальность, Феликс. Раскрой глаза, он никогда не пытался скрыть свою внешность. Просто потакал нашим желаниям. Прими действительность и вспомни образ «Его». Давай, давай!
И, хотел того или нет, я вспомнил. Передо мной возник образ старого ублюдка, которого я ненавидел больше, чем кого-либо ещё.
В официальном костюме, с седыми волосами, слабой улыбке на лице…
И яркими, чистыми голубыми глазами, в глубине которых жил океан. Глаза, которые воплощали океан. Которые несли его в себе и распространяли везде, куда ступали. Ожившее воплощение океана, одно из древнейших созданий, которых видело и не видело древо реальности. Само его появление уже означало приближающийся конец человечества.
Тот, кто измывался над нами, вылавливая из океана, обращая наше существование в страдания. Тот, кто обращал нас же в инструменты и скармливал нам же, распространяя знание об Атлантиде, плодя Атлантов.
Всего лишь такой же осколок сошедшего с ума неудачника.
Глава 52
Не то чтобы я догадывался о том, кто такой Мистер Стивенсон. Я знал. Конечно, я знал. Немало чего указывало на это; никто и не скрывал от меня эту информацию, лишь не подавая её прямо. Это объясняло слишком много вещей, слишком много слов и действий старого ублюдка. Грёбаный «опекун»…
До принятия ситуации у меня были сомнения, ненавидит ли он меня. Почему обрёк на такую судьбу, почему именно меня вытащил из океана и повесил какие-то нереалистичные обязанности, заставив пройти через смерть сотни и тысячи раз, держа в заключении и закрывая глаза на все эксперименты, которые надо мной проводили, надламывая мою и без того сломанную психику, держа её на самой-самой грани, не позволяя мне ни окончательно сойти с ума, ни полностью стабилизировать себя. Он прекрасно знал, что моё сознание развивается и становится крепче; что в будущем, когда я немного встану на ноги, из меня уже нельзя будет так легко слепить нужного психопата, поэтому сразу, выловив из океана, отправил в котёл. Зная себя, я могу с полной уверенностью сказать, что им руководил не только лишь рационализм.
Он действительно ненавидел меня. Всех нас. Ненавидел до скрежета в зубах, взращивая эту злобу и во всех остальных. Она была с нами изначально, однако уроду было этого мало и он распалял пламя войны только сильнее, удовлетворяя уже свои собственные наклонности.
Но при этом всё ещё был просто слишком стар, чтобы быть по-настоящему зависимым от своих эмоций и желаний.
Урод решил объединить приятное с полезным, отлично с этим справившись.
И если это я ещё мог как-то принять, то мысль о том, что меня заставили сожрать самого себя, просто менее «удачливого», уже действительно сводила меня с ума, вызывая настолько сильное отвращение, что меня раз за разом скручивало и заставляло вновь и вновь избавляться от желчи, будто это могло мне помочь как-то избавиться от чего-то такого.
Я действительно счастливчик.