— Бритни и Джон! — похлопала в ладоши Бритни. — Джон, я так волнуюсь! Мы так долго ждали этой возможности, не так ли?
— Конечно, Бритни! — задорно махнул рукой ведущий.
Я скосил взгляд на Вторую Луну. Её трясло, и это было мягко сказано. В окружающем пространстве витала столь концентрированная информация неописуемого ужаса древнего бога, что мне даже неудобно стало.
Или мне неудобно не поэтому?
Я нахмурился, оглянувшись, придерживая зонтик в руке.
Что-то было не так.
— Джон, — неожиданно вздохнула Бритни. — Я чувствую печаль.
Чушь.
— Но почему, Бритни? — во всех смыслах притворно воскликнул Джон.
— К сожалению, Джон, — вытерла проступившую на каменном лице слезу ведущая, — сегодня наше последнее интервью. Это совсем не романтично…
— Ты зря грустишь, Брит, — покачал головой Джон. — Ведь конец чего-то одного — это начало чего-то другого, ха-ха-ха!
— Это так романтично, Джон, ха-ха-ха!
— Ха-ха!..
— Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха…
— Ха-ха-ха-ха…
Не передать словами, насколько пугающим и зловещим в этот момент для меня стал смех ведущих. Последний намёк на улыбку пропал с моего лица.
Я понял, что меня смущало. Образ кита. Он исчез. Давление, незримое внимание развеялось, оставив лишь чувство проливного дождя, преследующего меня сквозь пространство и время.
Ничего не объясняя, я взмахнул кистью, разрывая пространство.
— Фишер?
Все тут же обратили на моё нервное поведение внимание. Не став долго смотреть за ведущими, остальные отправились за мной.
Моё сознание разделилось. Первый поток отправился в Совет. Стоило мне зайти в него, как стены задрожали, перестраиваясь прямо на глазах.
Генеральный директор куда-то вёл меня.
Крутанул чёрный зонтик в руке.
Я не стал противиться, направившись по изменявшимися коридорами. На пути мне никто не встречался: ни охрана, ни персонал. Никого и ничего.
Пройдя буквально парочку коридоров, оказался перед белой дверью. Дверью, за которой доносились знакомые крики: я узнал голос кричавшей.
Сука.
С непроницаемым лицом открыл дверь, зайдя в палату. Палату, в которой несколько врачей бессильно пытались сдержать кричавшую от ужаса чёрно-белую женщину.
Я не знал, сколько меня не было. Сомневаюсь, что слишком долго. Но при этом у меня создавалось впечатление, будто нас не было несколько лет: нуарная женщина постарела. Её волосы поседели, став напоминать высохшую солому, под глазами образовались мешки, глаза остекленели, бледное как смерть лицо перекосило в непередаваемой гримасе.
Это было жалкое подобие той женщины, которая вызывала у меня определённую симпатию.
Да, наверное, я мог просчитать это. Ещё бы осколок безумного нарцисса позволил самому себе смотреть на кого-то ещё, кроме себя.
Крутанул зонтик в руке.
Мерзкая, жалкая судьба.
Я не стал говорить с белохалатниками. Лишь отмахнулся от них, словно от надоедливых мух, из-за чего они тут же отлетели в соседние стены. Приятного мало, но без какого-либо вреда.
Всё же, я хорошо научился контролировать свою силу. Или, как минимум, неплохо.
Я подошёл к женщине, уставившись на неё сверху-вниз. Устало вздохнул, вновь крутанув зонтик в руке.
— Видимо, изучать меня было плохой идеей, не так ли? — потрепал свободной рукой женщину по голове я.
Она кричала и пыталась вырваться. Её голос давно сорвался, оставив один сплошной хрип, наполненный безумным отчаянием и ужасом. Ужасом человека, который увидел и осознал необъятное величие гигантского, монументального океана.
Хотя, нет. Всё же, стоит признать, что это я-мы видели «океан». Океан останется океаном, но всё ведь зависит от точки зрения, не так ли?..
На женщину взглянул не океан, а само воплощение Бездны.
Нас ждала долгая работа, чтобы это изменить.
Я проник в сознание женщины, увидев бесчисленные образы. Они не вызывали во мне того ужаса и отчаяния, будучи абсолютно привычными и даже по-своему невинными.
Малышка Сэнди, всё же, оказалось довольно ревнивой. Это уже не соответствовало моему образу идеальной женщины, но, к сожалению, я никогда не был идеальным, как бы нарциссу не хотелось обратного, и…
В этом тоже могла быть своя красота и очарование. Нужно было работать с тем, что есть, и перестать мечтать о фальшивом идеале.
Я стёр все образы, до которых смог дотянуться. Простой человек ни за что бы не смог прикоснуться к тому, что я увидел, но, к счастью, для меня это не вызвало никакой проблемы.
Чёрно-белая женщина на глазах успокоилась и даже как-то расслабилась, перестав безудержно кричать. В пустом взгляде бывшей нуарной красотки я увидел след пробуждения. Пробуждения после долгого кошмара.
Она медленно опустила на меня взгляд. Из глаз женщины пошли слёзы.
Я не стал ничего говорить. Мне и не нужно было. Сколько бы я не стирал из её памяти образов, её сущность уже соприкоснулась с чем-то огромным, всезнающим и всепроникающим. След прямого внимания Бога. Это не тот опыт, который можно вот так забыть.
И, хотела того или нет, Мисс Андерсон проецировала этот образ на меня самого.
Она боялась меня. Боялась самого моего существования. Моей тени тени от тени. Мысли о том, что я нахожусь рядом. Не вмешиваясь в её душу, чем могу только усугубить ситуацию и окончательно поразить саму глубинную сущность женщины силой океана, я не смогу это исправить.
Я крутанул чёрный зонтик в руке, понимая, что так было, есть и будет. Куда бы не ступала наша нога — мы, словно стихия, сносили всё на своём пути, не оставляя шансов ни себе, ни другим. Мы отрицаем это, не думаем об этом, забываем про это, зацикливаясь на чём угодно, кроме этой такой простой и понятной истины.
Судьба есть плод влияния океана. Океан, прорвавшийся на сушу, есть плод влияния Художника. Художник, воплощавший океан, есть главный плод влияния Судьбы. Цунами.
Думаю, изначально эта «Картина» так и называлась. Никакая не «гибель» или «смерть» человечества.
Просто «Цунами». Выход воды за пределы берега.
Как жаль.
Я медленно развернулся, уставившись на камеру. Помахал на прощание свободной рукой Мистеру Стрэнджеру.
Это, к несчастью, был последний раз, когда мы виделись. Всё для того, чтобы эта ветвь прожила хотя бы ещё лет двадцать-тридцать. Думаю, если всё сделать правильно, это было возможно.
А там, чем Мистер Стивенсон не шутит…
Ладно.
Обычно мне нужно было отменять одну веточку, чтобы сосредоточиться на другой, и играть от неё. Я не мог в буквальном смысле единолично вот так находиться без обходных трюков в двух местах одновременно. Но, осознав мировые краски, понимая суть иллюзорности и непостоянства окружающего бытия, увидев слишком много и слишком много раз сдохнув, пробиваясь в сотнях и тысячах веточках к истинному облику Второй Луны…
Я навёл пистолет на голову.
Выстрел.
Моё застывшее среди ветвей метафизическое сознание подхватило информацию, после чего направило её в иную вариацию, где я отправился в Реинвелл.
Эта информация, принимая мой же облик, встроилась в другую вариацию. Нет, не так. Не встроилась. Изначально в ней же и была.
Кажется, развившись достаточно, я действительно могу считаться, в определённом смысле, богоподобным созданием. Жаль, что богоподобными в том числе могут быть и самые настоящие «демоны».
«Я» разделился. В одной и той же итерации один мой облик отправился в Совет, завершив все свои дела, после чего благополучно застрелился, развеявшись на мелкие песочные золотистые частицы, когда «основной» я…
Оказался на трассе перед самым «входом» в город. Перед глазами красовалась вывеска: «Добро пожаловать в Реинвелл».
Город, в котором в последнее время всё чаще идёт дождь.
Я поднял взгляд на чёрное небо.
Буря была столь сильна, что вырывала с корнями деревья, чуть поодаль поднимались настоящие смерчи. Видимость практически отсутствовала, казалось, что из-за ветра я не слышал собственных мыслей.