Уезжать втихаря Александру не понадобилось, потому что Августа пошла по тротуару к метро, а пижон вернулся обратно. Перед расставанием он не то поцеловал Августу, не то шепнул что-то ей на ушко, а она ему мило улыбнулась. Августа вообще мило улыбалась, и улыбка ее могла быть простым проявлением вежливости, но Александру показалось, что она улыбнулась особенно приветливо, особенно мило, точно так, как улыбалась ему. «Проводить, что ли, выходил?» – неприязненно подумал Александр, вылезая из машины навстречу Августе.
– Ой! – обрадованно воскликнула Августа, увидев Александра. – Ты решил за мной заехать! Как мило. Давно ждешь?
– Только что подъехал, – соврал Александр, почуяв подвох в вопросе.
Соврал – и лишился возможности узнать хоть что-то о пижоне, провожавшем Августу. Так бы еще можно было спросить словно невзначай про длинноволосого, уж не артист ли какой, больно лицо знакомое. Или пошутить над тем, какой морозоустойчивый у Августы знакомый, стоит на ветру без шапки и не морщится. Слово за слово – и ситуация прояснилась, хотя бы частично. А Александру очень хотелось ее прояснить. Но, соврав, он лишился такой возможности. «Глупости», – подумал он, глядя в сияющие глаза Августы, однако, целуя ее, уже думал, что никакие это не глупости. Пижону можно было бы проститься с Августой и в вестибюле, не выходя на улицу. Зачем он выходил? Демонстрировал особое отношение? Или хотел уединения, хотя бы и вот в таком, уличном, неуютном варианте?
От ненужных беспокойных мыслей имеется только одно средство – игнорирование. Но, к сожалению, игнорировать мысли удается далеко не всегда. Ты гонишь их в дверь, а они назойливо лезут в окно. Не было дня, чтобы Александр не вспоминал о мужчине, которого видел вместе с Августой. Хорошо хоть, перестал называть его Пижоном. Мелко и недостойно лепить незнакомому человеку презрительные клички, особенно если подозреваешь в нем соперника. Теперь длинноволосого незнакомца он называл просто – «Он». Причем «Он» с оттенком неприязни. Homo sum, humani nihil a me alienum puto[5].
Новый год они с Августой встречали порознь, каждый в своем городе. Третьего января Александр снова приехал в Питер на три дня, но то ли сказалась кратковременность разлуки, то ли что-то другое, однако радость от встречи была какой-то блеклой, слабой. Он даже спросил, не случилось ли чего у Августы. Она ответила, что ничего не случилось, просто сильно устала от праздника, растянувшегося на несколько дней. Сказала она правду или просто прикрылась удобным предлогом, Александр так и не понял. Хотелось верить, что сказала правду.
Босс и компаньон Геннадий Валерианович отказался от мысли открывать филиал в Петербурге, решил, что лучше будет открыть вторую клинику в Москве. Хотя Александр уже мысленно настроился, что переедет в Петербург для руководства филиалом, и Августа это только приветствовала, потому что сама из родного города уезжать не собиралась, ссылаясь на то, что не хочет забирать сына из школы, которая ему очень нравится и к которой он привык, да и вообще не хочет вырывать ребенка из привычной среды. Резонное, в общем-то, желание, Александр ее понимал. Известие о том, что питерский филиал «отодвинут в будущее», Августа восприняла спокойно, сказала лишь, что «будет еще и на нашей улице праздник», но не могло ли это обстоятельство повлиять на их отношения? Вдруг она решила, что изменение планов было вызвано тем, что Александру расхотелось переезжать в Петербург? Он очень надеялся на то, что Августа не станет так думать.
Ничего особенного, ничего плохого не случилось, но появившаяся напряженность, которую Александр явственно ощущал, не спешила исчезать, а только усиливалась. В скайпе они в последнее время стали встречаться реже. То едва ли не каждый вечер болтали, хотя бы понемногу, а сейчас только раз-два в неделю, причем нередко вместо видео-звонка от Августы приходило сообщение: «Привет! Как дела? У меня все ОК». Александр отвечал, что у него тоже «все ОК», хотя это было верно всего лишь наполовину. На работе все было ОК, клиника «La belle Héléne» оправилась после пережитых потрясений и вроде как крепко стояла на ногах. Даже определенные перспективы вырисовывались, причем вырисовывались явно, не в воображении, а в реальности. И складывалось все очень удачно, один к одному, тютелька в тютельку. Едва босс успел договориться о кредите на открытие новой клиники, как на Таганке, по Гончарной улице, освободился удобный старинный двухэтажный особнячок, как раз такой, какой был нужен. Здание, построенное в позапрошлом веке, требовало хороших вложений, но оно того стоило. Стильное, респектабельное, да и располагалось отдельно – не нужно было его ни с кем делить, очень удобно. Вдобавок ко всему у усадьбы был просторный двор, где без проблем могли парковаться сотрудники и клиенты.
5
«Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо» – фраза из комедии древнеримского писателя Теренция «Самоистязатель»» (