- Ты сам во всем виноват, - отвечал сэр Уолтер, пригубливая коньяк. - К чему было тащиться в эту деревенскую глушь, да еще и прикидываться черт знает кем?
- Я хотел уединения, тишины и спокойствия, Уолтер. Кто знал, что все так обернется?
- Да уж. Твои лакеи перестарались в своем вранье, - усмехнулся друг Роберта.- Пять детей! Могли бы ограничиться одним или двумя.
- Какая теперь разница! - в отчаянье взмахнул рукой граф. - Хоть десять! Ничего не исправишь. Я выхожу либо гнусным обманщиком, либо полным дураком. Как мне теперь все объяснить ей? Меня либо с позором выставят за дверь, либо - что еще страшнее - высмеют в глаза.
- Жена и детишки в морозной Сибири! - фыркнул сэр Уолтер. - Извини, Элмори, но и я бы на ее месте посмеялся от души.
- Надо же было куда-то деть мою мифическую супругу, - сконфуженно ответил граф. - Я подумал - чем дальше, тем лучше... Но что ты мне посоветуешь? Что делать?
- Хм. Ты влюблен?
- Безумно!
- Тогда признайся ей во всем. Черт меня побери, графу Элмори можно простить многое! Даже подобную глупую выдумку.
- Она не из тех, кто гонится за титулом. Синтия... Мисс Уайт... Она не такая, как все. Поверь мне. Быть осмеянным ею... Я этого не вынесу.
- Но ты должен во всем ей сознаться. Я не вижу иного выхода.
- Придется, - с тяжким вздохом поднялся Роберт. - Я возьму наше фамильное кольцо с розовым бриллиантом в пять карат. Если она не примет его.... Тогда мне ничего не останется в жизни. Я отправлюсь в Сибирь, и пусть меня съедят там медведи!
- Думаю, перспектива попробовать на вкус такое экзотическое лакомство, как английский аристократ, покажется им весьма заманчивой, и они выстроятся в очередь, как только ты пересечешь границы Сибири, - усмехнулся сэр Уолтер, дружески потрепав Роберта по плечу.
Мистер Бартоломеус Стабс вернулся из Лоднона в Элмори-Хаус через неделю. На следующее утро он умылся, побрился и надел свой лучший костюм, собираясь явно не на охоту, когда ему доложили, что пришла мисс Синтия Уайт и просит принять ее.
Бартоломеус смешался. Растерялся. Покраснел. Побледнел. Ослабил узел галстука. Взлохматил только что причесанные волосы. Снова покраснел. Почтительно замерший в дверях лакей молча смотрел на сложную гамму чувств, последовательно отражающуюся на лице его господина.
- Я... Да... Конечно... Пусть войдет, - наконец, произнес молодой человек.
Вошла Синтия, но уже не в голубом, а в белом платье, и без мольберта, а с небольшим бархатным ридикюлем, висящим на правой руке.
После обмена довольно прохладными приветствиями - ибо и джентльмен, и юная леди боялись выказать то, что чувствовали на самом деле, - девушка, опустившись на диван, сказала:
- Мистер Стабс, вы удивлены, наверное, моим появлением в Элмори-Хаусе. Но, надеюсь, вы извините меня за это нежданное вторжение, когда узнаете его причину.
Бартоломеус пробормотал нечто маловразумительное и замер в ожидании объяснения.
- Я все эти дни, - продолжала Синтия, немного зарумянившись, - с тех пор, как я так неудачно упала, и вы столь любезно оказали мне помощь, думала о нашем с вами разговоре и о... вашем семействе.
Бартоломеус вспыхнул и хотел что-то сказать, но Синтия знаком руки остановила его.
- О вашей семье, - повторила она, - о ваших детишках и супруге. Мысль, что они мерзнут там, в этой ужасной Сибири, была невыносима... И я решила, что небольшой знак внимания... дружеский подарок, сделанный, поверьте, от чистого сердца, не будет воспринят вашими родными превратно.
И она достала из ридикюля пять разноцветных пар вязаных шерстяных носков и вязаную же шаль.
- Надеюсь, носочки подойдут вашим малюткам, - Синтия аккуратно разложила свои подарки на диване. - Я специально ходила к соседям, - у них дети как раз такого же возраста, что и ваши, - чтобы снять мерки. А шаль понравится вашей супруге - она очень теплая. Полагаю, все это можно будет отправить в Сибирь с какою-нибудь оказией. Ведь это возможно?
Бартоломеус снова собирался что-то произнести, но Синтия вновь не дала ему сделать это.
- Я понимаю вас, сэр. И, конечно, вы можете в письме к своим родным не указывать имя дарительницы. Просто напишите, что это - подарок от ваших друзей. На счет носочков... Не перепутайте. Вот эти, красненькие - вашему старшему, Бартоломеусу. Синие-Томасу. Оранжевые - Виктории. Зеленые - Седрику. И голубые - вашей младшей дочери, Флоренс. Кажется, я правильно назвала имена?
- О да, конечно. Но, мисс Уайт, я... - он замолк. Она глядела на него с дивана со странным выражением лица - одновременно торжествующим и возмущенным.
- Мой брат Эндрю всегда говорит: чтобы лгать, надо иметь отличную память. Иначе сам лжец может ненароком выдать себя, запутавшись в собственном вранье, - руки ее комкали хорошенькие голубые детские носочки. - У вас же... нет детей, правда?
- Нет, - с невыразимым облегчением ответил Бартоломеус.
- Ни одного?
- Увы, - развел руками молодой человек.
- И вы не женаты?
- Нет, мисс Уайт. Я... свободен. - Последнее слово тоже могло считаться ложью. Ибо уже целых двенадцать дней он был пленником прекрасных черных глаз сидевшей перед ним девушки.
Синтия вздохнула и отложила свое рукоделие на диван.
- Но когда-нибудь они у вас будут, - тихо подытожила она, - и тогда, быть может, эти носочки... пригодятся им. - Она поднялась. - И еще. Если вы хотите сохранить инкогнито, господин граф Элмори, не забывайте не откликаться на почтительное обращение к вам, и не распоряжайтесь в чужом доме как хозяин. А теперь прощайте, ваше сиятельство.
Маленький божок, приникший к окну гостиной Элмори-Хауса, расстроенно сморщил носик. А пальцы Бартоломеуса Стабса... вернее, графа Роберта Элмори, судорожно сжали некий квадратный похожий на коробочку предмет, лежавший в кармане его безупречно сшитого лучшим лондонским портным сюртука. Молодой человек глубоко вздохнул и шагнул к Синтии.
- Мисс Уайт, я знаю, что вел себя недопустимо легкомысленно, и мои поступки, и сведения, которые распространялись не без моего желания обо мне в Норшэме, не могут не вызывать возмущения и справедливого гнева, хотя, поверьте, я не хотел никого обидеть и уж тем более причинить боль. Но вышло так, что я сам стал первой жертвой своего обмана... Ибо встретил девушку своей мечты, которая считала меня не тем, что я есть, и в которой я самым недостойным образом поддерживал это заблуждение.
Синтия подняла на него взгляд. В лице графа были искренность и глубокое раскаяние. Но она боялась поверить ему, боялась совершить ошибку.
- Мне надо идти, - сказала она, - меня ждет брат. Я прощаю вам обман, ваше сиятельство, и не стану никому ничего рассказывать, можете быть спокойны. Но не думаю, что будет разумно с моей стороны поверить этой вашей новой сказке.
- Синтия! - воскликнул граф Элмори, от волнения забыв о правилах приличия, - Синтия, это не сказка! Я люблю вас. Хочу, чтобы только вы стали хозяйкой Элмори-Хауса. И хочу, чтобы эти прелестные вязаные носочки пригодились нашим детям... которых вы подарите мне.
- О, - прошептала девушка, и слезы блеснули в ее черных очах, потому что, когда она вязала эти носочки, она невольно думала о том же...
Надо ли говорить, что через пять минут влюбленные уже нежно целовались? Кольцо с бриллиантом было позабыто в кармане сюртука, - о нем, конечно, вспомнят в свой черед, но считающаяся почти незыблемой аксиома, что чем больше бриллиант в помолвочном кольце, тем быстрее любая девушка соглашается выйти замуж за того, кто это кольцо ей преподносит, начинает рассыпаться на глазах. Оказывается, не хуже сияния бриллианта действует упоминание о вязаных детских носочках.
Не стоит говорить и о том, что через два месяца на месте Хогарта в гостиной Элмори-Хауса над камином висело изображение старого дуба, а носочки, причем все пять, пригодились милорду и миледи Элмори по прошествии нескольких счастливых и мирных лет.
Пока же Роберт и его возлюбленная просто целуются в гостиной, а пухлый мальчик с золотыми луком и колчаном, довольно улыбаясь, летит в сторону дома упоминавшейся ранее подруги Синтии Гарриет Кинг, решив, что Эндрю Уайт достаточно по ней настрадался.
*Stub (англ.)- полено, окурок