— Часы продал. Всё равно без дела лежали сломанные. А часовщик их на детали разберёт… Вот, дал мне две тыщи, пятьсот я себе забрал, а то до стипухи ещё жить и жить, и вот тебе…
А до стипухи и правда жить и жить… А за интернет уже не заплатили и нужно искать тыщу где-то. А смены в “Simon” не дали, говорят, народу мало и бармен с местной певичкой сами справятся… И курсовые никому не напишешь — рановато в сентябре для них. И за докладами никто не приходил давно, видимо, ещё верят в свои силы.
— Лёх… я скорее всего не верну, — честно призналась я, глядя на деньги чуть ли не с опаской.
Казалось, что передо мной лежит целое состояние. Полторы тысячи! Это же огромные деньги по сути, но только мне нужно гораздо больше...
— Да я и не жду,— он начал чесать в затылке, потом опять пожал плечами. – Не парься.
Лёха… святой чувак!.. Или чувствует себя виноватым?
Я по сути на него уже и не злюсь, ну что… виновата сама, как ни поверни. Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива. Так себе поговорка, но очень уж её моя покойная бабушка любила. К слову, я всегда думала, что это моя рожа, а не абстрактная — крива. Даже как-то обидно было, мол бабуля назвала уродиной.
Из комнаты вылетела Мотя и стала трясти над столом своей коробкой «на сиськи».
— Не очкуем! Я два года копила, тут полюбас дофига! — бормотала она, пока на пол сыпались мятые бумажки.
Я даже достала пару «червонцев», поражаясь, где только Мотька это диво раздобыла в двадцатом году.
Я, Мотя и Лёха уже час сидели на полу нашей пустой кухни, обложившись ноутбуками, и искали сколько будет стоить обращение в больницу со всеми вытекающими. А там всё оказалось не так просто. Первичный приём. Таблетка. Повторный приём. Койка-место для особо пугливых (то есть меня). И пусть сотни людей бросают в меня камни, но… я не росла в полной семье, я родилась, когда моей маме было едва больше, чем мне, и на всю жизнь запомнила: сначала работа и жильё, потом дети.
Мама морально не потянула ребёнка и просто ушла, когда мне было полгода. Кого-то бросают отцы… кого-то матери. Потом она даже пыталась со мной общаться. У неё к тому моменту была другая семья, другие дети. Другие взгляды на жизнь и материнство. Но я так и не почувствовала к ней ничего, кроме глубокого сожаления, что всё так вышло. Да и у меня в конце концов был папа. Он был родителем, а она спустя столько лет появилась, чтобы стать мне подружкой, а не мамой.
И пусть мои рассуждения для кого-то смешны, они мои! И я на тот момент была твёрдо уверена, что для меня будет лучше со всем покончить и даже мысли не допускать о другом исходе событий. К чему всё это?
Унижаться и напрашиваться в жёны незнакомому мужику?
Молить об алиментах?
Ломать три жизни?
Да и не хочу я ни в жены, ни алиментов!
Не верю я в «даст бог зайку, даст и лужайку».
Не верю, что «всё приложится».
И не верю в «а потом не родишь!»
Не чувствовала я себя чьей-то матерью, хоть убейте, был только жуткий страх и желание, чтобы все стало как раньше.
Сама виновата. Совершила глупость впервые в жизни, устала от спокойствия, захотела приключений — получила…
И теперь сижу вот на кухне, где и стола-то нет, и думаю о том, что лучше уж зарыться под землю да поглубже и больше не вылезать.
— Моть, ты же на сиськи копила… — наконец произнесла я, глядя, как подруга берётся ворошить свою мелочёвку.
— Ничё, я тут накопила-то… две тыщи сто пьсят рэ. Негусто. Разбогатею, буду такими суммами подтираться, тебе нужнее! Нас и так за неуплату скоро отсюда к хренам вышвырнут, а ещё с ребёнком… — усмехнулась она и вручила мне стопку бумажек.
— Ну вот… — я хлопнула себя по коленям, начиная подсчёт средств. — Итого три шестьсот пятьдесят и у меня ещё две четыреста. Это шесть тысяч пятьдесят рублей. Короче, всё равно ждать стипендию…
— А у папы не перехватить? — с надеждой спросила Мотя.
Я закатила глаза.
Ну да, у акушера-гинеколога, работающего в обыкновенной больнице.
— У него «перехватить» можно только ноль пяшку антисептика и то в хороший месяц, Моть…
— Что верно, то верно, — вздохнула она. — Ну, тада ждём стипуху, подруга. Неделей больше, неделей меньше! Не тащиться же во всякие жуткие места, где тебя только…
— …о! Не начинай, — отмахнулась я в ответ. — И без того тошно!
— Оу… тошно тебе, милая, не из-за меня, — хихикнула Мотя, а я только скривилась.