Это парочка из Матомуры. Она оставила в номере тамошней гостиницы свои вещи, а сюда прибыла пешком налегке. Даме «Юба» должна помочь, излечить её нарывы на висках. Но как но особому надо видеть и чувствовать природу и жизнь, чтобы в бедной лесной гостинице, с прорванными стенами, с сырыми потертыми циновками пола, на скудном, и даже более, столе, прожить здесь несколько дней этой парочке, довольно обеспеченных людей, если при экономности этого народа, они могут путешествовать ради своего удовольствия.
Шагая с горы в Матомуру, художник в бархатных брюках вспоминал виденные им как-то ранее, цветные гравюры под заглавием: «двенадцать месяцев любви». Некоторые месяцы были представлены бурно эротическими сценами, но как раз ноябрь был изображен гравюрой, где японец и японка в темно лиловых кимоно, на фоне веток, где держится всего лишь несколько желтых листов, сидят прижавшись друг к другу в позах усталости, тоски и изнеможения.
Шагая в Матомуру, художник думал об этой парочке в пустынной лесной гостинице в лиловые вечера осени. Художник думал б этом своеобразном счастье пожилой японки и молодого её друга: об этой своеобразной психологии, столь не понятной европейскому воображению. Японец – большой любитель природы: он любит убежать из города под её, недавно им покинутое крыло.
Шагая осенними сумерками но дороге, ведущей все к низу, художник думал о том, что на Ошиме нет весело бегущих ручьев родниковой воды, что Ошима вся, как черный обгоревший камень, выткнувшийся из Океана, что этот нар виденный им в «Юбе» не единственное, он вспомнил, как во время прогулки ясным полднем, он смотрел на долину кратера потухшего вулкана, на краю которого высилась новая гора с остроконечной вершиной и из этой зловещей горы, такой безжизненной, подымались длинные ленты прозрачного пара. Выйдя из горы, они подымались на сотню саженей к верху, а за тем завязавшись переплетясь меж собой небесным, воздушным, изысканным вензелем, они были подобны ядовитым ажурным длиннейшим стеблям трав, вышедшим из пучины земли, выросшим внутри её без света и потому бесцветным и лишенным окраски анемичным. Они были подобны белым, прозрачным змеям лениво изгибавшимся и сплетшимся в комок, в просторах воздушной стихии.
Опять по прибытии в Матомуру, потянулись дни работы; прогулки по берегу моря, когда вечер кладет свои последние сказочные краски на снегошатровую Фузияму, видимую через пролив. Интересным зрелищем во время этих прогулок видеть возвращение рыбацких лодок, которых так много в Матомуре: большие деревянные баркасы лениво лежат вдалеке от шумных валов, вытянутые на берег железным канатом, накручиваемым на ворот.
Когда Океан подымает высокие волны и с шумом обрушивает их на черный угольный берег Ошимы где все: следы адской работы вулкана, где все – или пепел, или перегоревший шлак, или же выступающие в море потоки когда-то вылитой вулканом лавы; по ней видно, как ползла она напираемая все новой как вливалась в море и здесь еще более пузырилась, ерошилась от пара, полузастывшая ломалась, ползла, напоминая ледоход: затор шереха и обломков, ставших на ребро.
К такому черному берегу стремится лодка, она выбирает место, где берег ударами волн превращен в мягкую черпаю бархата подушку: волны здесь не образовывают фонтанов, пены и брызг, они не гудят, как отдаленный пушечный выстрел – здесь обрыв отошел далеко от воды, образуя плоскую покатость: но эта покатость, приподнявшись за несколько десятков саженей от суши бросается волна, пенясь и зеленая раскрытым зевом своим, волна вдруг ломается и рас! и лается, вбегая на подымающуюся отмель белыми языками или, лучше сказать, плоскими округлыми листами, обгоняющими один другого. С такой волной подходит лодка, в неё шесть семь человек, загорелых, почти обнаженных, один управляет рулем, один стоя на носу держит канат смотав его в кольцо, приготовившись метнуть к берегу, лодка все ближе: на берегу толпа ожидающих наконец лодка сажени на две в последний раз приподымается взлетом волны, стоящий на носу бросает канат, двое обнаженных бронзовых вбегают в воду которая достигает им выше колен, и схватывают канат, но в этот момент волна подкатывается к берегу ломается и обрушивается на них с шумом и пеной; схватившие канат в течение полуминуты не видны, скрытые столбом воды и пены – но еще несколько мгновений и вся толпа ожидавших на берегу, вцепившись в канат дружно тянет баркас на высокую отмель прочь от власти многошумящих вод.
Эта картина такая простая и бесхитростная, но в неё много говорящего патриархальных ушедшего веках, прошлого; помогавшие тянуть лодку получают от рыбаков по небольшой рыбе – бедняк, поработав в помощь нескольким баркасам, может добыть себе рыбный ужин.