Я глубоко вздохнул и пожалел об этом.
– Воняет как на похоронах в уборной.
– Это всего лишь ты. – Снорри положил руку мне на плечо и повёл меня в сторону вонючих останков нерождённого. Вспаханную землю усеивали длинные перья, и пока я смотрел, свет в них умирал.
– Баракель? – спросил я.
Снорри покачал головой.
– Они уничтожили друг друга.
Шкатулка с призраками валялась в грязи неподалёку, её сияние приковало мой взгляд. Я махнул в её сторону.
– Хеннан, возьми её. – Когда он бросился в ту сторону, я добавил: – Не прикасайся к ней своей кожей.
Он вернулся, осторожно держа шкатулку, натянув рукава на ладони. Я стряхнул руку Снорри и шагнул вперёд за шкатулкой. Пока оттуда не выскочил какой-нибудь древний родственник, я крикнул в неё:
– Баракель!
Немедленно тот же самый туманный свет осветил глубины шкатулки, я отодвинул её от себя, и над ней появился призрак Зодчего. В мужчине перед собой я видел что-то от Баракеля – тот же нос, немного впалые глаза над выпирающими скулами, широкий лоб – но убедило меня, что это Баракель, то, насколько ярче сиял этот призрак по сравнению с остальными.
– Обнаружено затруднение. – Голос шкатулки. – Барет Келл.
Призрак встретился со мной взглядом и заговорил своим голосом.
– Называйте меня Барри.
– Я… – Призраки всегда меня нервировали. – Ты мёртв?
– Ялан, я всего лишь библиотечная запись. Барет Келл умер много веков назад в третьей войне.
– Но я знаю тебя. Ты Баракель.
Призрак засиял ещё ярче. Я прикрыл глаза.
– Когда мир запылал, я был одним из немногих, кто смог оставить свою плоть и скопировать себя в энергетический поток. Я стал духом, призраком, если вам угодно. Барри, который жил во плоти, где родился мой мозг… он сгорел. Печальное было время.
– Баракель? Это же ты? – Я наклонил шкатулку, и призрак наклонился вместе с ней. В этом призраке было нечто большее, чем просто "библиотечная запись" – он казался живым, наполненным энергией и индивидуальностью. Я увидел это в том, как он наклонился вместе со шкатулкой, недовольно нахмурился, и что-то осуждающее было в том, как он поджал губы. – Точно, ты!
Снорри вышел на свет.
– Баракель, ты хорошо сражался.
– Ты спас нас. – Я хмуро посмотрел на ангела, который теперь был всего лишь призраком человека, умершего тысячу лет назад – это был немного лысеющий мужчина лет пятидесяти. На улице такого и не заметишь, и всё же он как-то силой воли оставил такой глубокий отпечаток на вселенной, что она все эти годы несла его дух, хотя его тело давно сгорело дотла. – Как… как ты превратился из этого… – Я наклонил его обратно. Надень на него мундир, и он мог бы быть слугой во дворце. – … в того? – Я кивнул в сторону останков нерождённого, и на огромные дымящиеся раны, оставленные мечом Баракеля.
Баракель ухмыльнулся, самоуничижительно махнув рукой над своей головой.
– Сначала мы будто были богами – те из нас, кто сбежал в… стихии, как вы бы их назвали… И так мы блуждали до сих пор. Этот мир – как один лист, а мы получили доступ к дереву. Годы пролетали незаметно. Сначала это было почти неразличимо. Вернулись люди – лишь горстка выживших, которые спустя много поколений вылезли из бункеров, или пришли из таких далёких мест, что не получили прямого ущерба. Они вернули нас назад. Мы думали, что это наша идея – что мы вернулись, и теперь снова поднимем человечество, будем направлять их. Но истина заключалась в том, что их ожидания закрутили нас, а их сказки мало помалу нас переделали. И так, медленно – мы даже не понимали, что это происходит, и не понимали этого процесса, – мы стали историями, которые они про нас рассказывали.
По мере того, как Баракель говорил, свет от его цифрового призрака угасал.
– Я жил слишком долго. Так много лет, так много сожалений. – Он потускнел. – Раньше мне нравилось смотреть на восход. До изменения. До того, как мир прекратил быть таким простым. Раньше я просыпался, только чтобы посмотреть на восход над Пиренеями. – Его голос стал тихим, слова сливались. – В тот последний день я не смотрел на восход. Мне хотелось… Я жалел об этом. Наверное… больше всего остального. – Он помедлил, и теперь был уже бледнее, чем другие призраки из шкатулки. Та потускнела вместе с ним, её сияние умирало под моими пальцами. – Иногда я думаю, в тот день, когда бомба меня распылила, настоящий Барри Келл умер, и я всего лишь эхо, колебания света. – Он посмотрел на меня, такой призрачный, что лишь едва заметные линии обозначали человека. – А то, что вы видите… всего лишь эхо того эха, дребезжащее в шкатулке фокусника, старый Баракель… ангел, наложенный на простой ИИ, чтобы сказать свои последние слова.