Снорри идёт дальше, в пустоши, где Хель граничит с другими местами – с землями льда и с землями огня, где обитают ётуны, и где они копят силы к Рагнарёку. Здесь есть и другие места, ещё более чуждые, и все связаны между собой корнями Иггдрасиля. Земля вздымается и раскалывается, словно замёрзла в смертных муках, изломана гребнями сжатия, изранена глубокими расщелинами, и ступенями поднимается к пугающим высотам.
Здесь мало кто странствует, лишь изредка встретится душа, устремлённая к своей цели, и пару раз попадаются сгорбленные тролли, проворно двигающиеся среди разбросанных камней. Иногда встречаются монолиты – башни чёрного базальта, вырезанные в форме глаза, словно показывающие, что богиня наблюдает даже на границах своих земель.
После ухода Яла Хель, по которой идёт Снорри, становится всё более и более похожей на истории, которые пели скальды долгими ночами вокруг угасающего костра в медовом зале. Снорри знает, что сама Хель сидит на троне в сердце этих земель, разделённая, как ночь и день, словно Баракеля и Аслауг разрезали от головы до паха и по половинке соединили в одно существо. Снорри, несмотря на всю глубину своей убеждённости, невольно рад, что его путь ведёт к границам, а не ко двору Хель. Он собирается нарушить закон Хель, но предпочёл бы не предпринимать таких попыток, стоя перед ней.
Вдали из кровавой пыли поднимаются холмы, темнея угрозой. Равнина перед ним покрыта мёртвыми скрюченными деревьями – они очень старые, но ветра не дают им расти, на них нет ни единого листочка, и во всём этом лесу не видно никакой зелени. Снорри идёт дальше.
– Каааааарррр!
Снорри оборачивается на внезапный крик, держа топор наготове. Он ничего не видит. Кровавая пыль поднимается ему до колен.
– Каарр! – Ворон, чёрный и блестящий, сидит на дереве в нескольких ярдах позади, цепляясь длинными когтями за сухую ветку. – Удивительное дело. Живой человек в Хель. – Ворон склоняет голову набок, потом в другую сторону, оценивая Снорри.
– Удивительнее говорящего ворона?
– Возможно, все вороны умеют говорить, только большинство не хочет.
– Что тебе от меня надо, дух?
– Не дух, всего лишь ворон, а хочу я того же, что и все мы: смотреть, узнать, лететь назад и нашептать Всеотцу наши тайны. А ещё, наверное, сочного червяка.
– Правда? – Снорри изумлённо опускает топор. – Ты Мунин?.. или Хугин? – Он вспоминает имена двух воронов Одина из рассказов жрецов. Сначала он вспомнил Мунина, а чтобы вспомнить Хугина, пришлось покопаться в памяти.
Ворон каркает, топорщит перья и замирает.
– Они отец и мать всем нам. Мы все летаем вслед за ними.
– А-а. – Разочарование слышится в голосе Снорри. – Значит, с Одином ты не разговариваешь?
– Все, кто умеют говорить, разговаривают с Одином, Снорри сын Снаги, сына Олаафа. – Птица вытирает клюв об ветку. – Что ты здесь делаешь? Зачем направляешься в пустоши?
Снорри знает пункт своего назначения – он не подвергал сомнению свой путь.
– Я здесь ради своей жены и детей. Неправильно, что их у меня забрали.
– Неправильно?
– Я их подвёл.
– Все мы кого-то подводим, Снорри. В конце концов все мы проигрываем. Часто раньше.
Снорри обнаруживает, что закрыл рукой лицо, груз воспоминаний тянет вниз, эмоции душат его.
– А что ещё мне было делать? Оставить их? Я не мог этого допустить. Победа или поражение, но мой бой здесь. Что ещё мне было делать?
Ворон снова встряхивается, среди мёртвых ветвей летит одинокое пёрышко.
– Не спрашивай у меня совета. Я всего лишь птица. Всего лишь воспоминание.
Снорри обиженно шмыгает носом, стыдясь слёз, для которых, как ему казалось, он слишком пересох, и чувствует себя глупо.
– Я думал, они предстанут перед богиней. Думал, они предстанут перед Хель, и она увидит их доброту своим белым глазом, и не увидит никакого зла чёрным глазом. Думал, они будут у Хельгафелл.. – Священная гора ждала малышей и тех, кто не был убит в битве… хотя видят боги, Фрейя наверняка сражалась, чтобы спасти своих детей. Но Хель не стала бы разделять её с Эми и Эгилем… ведь нельзя же так награждать её за бесстрашие? Снорри поворачивает голову, и кажется, Хель вращается вокруг него, так, что они с вороном становятся центром всего, и всё крутится вокруг этого единственного вопроса. – Почему они здесь?
Снорри вытирает глаза рукой и делает вдох, чтобы повторить вопрос, но дерево пусто, а на ветке никого нет. Он долго думает, а была ли вообще птица. Потом встаёт на колено и поднимает одинокое пёрышко из рыжей пыли. Поднявшись, он убирает перо в кошель и идёт дальше по мёртвому лесу в сторону далёких холмов.