– Помоги мне подняться. – В ущелье ступень выше моего роста. Снорри помогает мне подняться наверх. Я порезал ногу через штаны. Ещё больше едких порезов от пузырчатого камня. Я протягиваю руку и помогаю Снорри подняться ко мне.
Приблизившись, мы видим, что, хоть на дереве нет листьев, но оно всё увешано странными плодами. Ещё ближе, и поражённый болезнью ствол открывает свой секрет. К нему прибиты гвоздями тела. Сотни тел.
Если бы это дерево было обычных размеров, то мы были бы муравьями. Должно быть, это какой-то отросток Иггдрасиля, мирового древа, который стоит в центре всего, и от которого зависит весь мир. Ветви с плодами свисают, словно у ивы, дотягиваясь почти до земли. Некоторые висят так низко, что я могу вытянуться и коснуться их, но мне этого совсем не хочется. Плоды тёмные и сморщенные, некоторые величиной в пару футов, другие не больше человеческой головы. И все гротескные, тревожные, не знаю почему.
Теперь мы слышим тихие стоны жертв дерева. Мужчины и женщины, прибитые к стволу, молодые и старые – их так много, что руки и ноги сплетаются, а расходящиеся тела прилегают друг другу, как скрещенные пальцы или кусочки головоломки.
Мы проходим по расползающейся путанице толстых корней дерева к его стволу, который шире и выше башни Матемы. Мой взгляд привлекает белое пятно бледнее прочих, недалеко от земли.
– Привет, Марко. – Я подхожу ближе, убирая меч в ножны, и смотрю на него. Это он, прибитый среди многих, ступни и ладони проколоты чёрными железными шипами. Множество голов поворачивается в мою сторону, но говорит только Марко.
– Принц Ялан Кендет. – Он переводит взгляд. – И варвар.
– Рад, что ты меня помнишь.
– В Аду лишь несколько проклятий страшнее произнесённого вслух имени, – говорит он.
Это выбивает у меня почву из-под ног.
– Н-ну, – я сглатываю и пытаюсь говорить без заиканий. – Пусть уж лучше моё имя произносят в Аду, чем я буду в Аду навечно прибитым к дереву.
У Марко нет на это ответа.
– Я тебя помню, – говорит Снорри. – Человек с бумагами. Ты пытал Туттугу. Почему ты здесь, на дереве?
– Быть может, сюда попадают палачи, – говорю я.
– Тогда на них понадобился бы целый лес, – говорит Снорри. – Этого дерева на них бы не хватило.
– Значит, какое-то особенное преступление… – Я хмурюсь. Это место меня пугает. Всё в Аду меня пугает, но это место больше всего.
– Худшее преступление. – Снорри осматривает тела: все обнажённые, все пробитые гвоздями, все страдают от сил тяготения.
– Спусти меня, и я расскажу, – говорит Марко. Банкир всегда банкир. Но я вижу отчаяние в его глазах.
– Ты сам туда попал. – Снорри поворачивается и рассматривает ближайший свисающий плод. Протягивает руку, касается его. – Ох! – И отдёргивает руку, словно её ужалило. По сморщенной оболочке распространяется волна сочно-розового цвета. Мы смотрим, Снорри потирает пальцы. Плод набухает, словно грудь от глубокого вдоха. Открывается истинная форма этого предмета. Мы видим плотно свёрнутые руки и ноги, безжизненную черноту покрывают оттенки плоти. Трансформация длится не дольше вздоха Снорри, и с выдохом "плод" съёживается до своей тёмной высохшей оболочки.
– Это… это был…
– Выглядел, как младенец, – шепчу я. Только слишком маленький, со слишком большой головой, крошечными руками и ногами и пальцами-паутинками.
– Нерождённый. – Снорри поворачивается к Марко. – Вот что за плоды на этом дереве? Твои преступления?
Я не слушаю: мой взгляд прикован к другому плоду дерева. Лишь один среди сотен, а может и тысяч, но он притягивает меня. Я не могу отвести глаз. Всё остальное размывается, и я иду к нему.
– Ял? – Зовёт меня Снорри откуда-то издалека.
Я протягиваю обе руки и хватаю высушенную скорлупу. Боль не в моих пальцах – она в моих венах, в костном мозге каждой кости, словно из меня что-то вытягивают. Крепкие руки оттаскивают меня прочь, и вот я лежу на земле, глядя на нерождённого, розового и крошечного… влажного и пропитанного жизнью. – Что ты творишь? – Снорри поднимает меня на ноги. – Ты спятил?
– Я… – Я смотрю на розовую штуку, на этого почти-ребёнка. Вытаскиваю меч Эдриса Дина, и надпись вдоль клинка становится алой, словно сами символы кровоточат. – Это моя сестра.
Хотя какая-то магия тащила меня к ней, наша связь здесь заканчивается. Я никогда не встречал сестру – она так и не выросла – и два брата научили меня, что в кровных узах нет ничего святого. Если бы на одном обрыве висели мой старший брат Мартус и случайный незнакомец, и у меня было бы время, чтобы спасти лишь одного, то в этот день я обзавёлся бы новым другом. Особенно если бы это была юная незнакомка. И с этим… существом… меня связывает лишь память о смерти матери. Только горе нас объединяет, а теперь это безымянное дитя превратилось в какой-то ужас – ужас, которому нужно убить меня, чтобы выбраться в мир живых и занять там своё место…