– Я уйду немедленно, как только мы закончим наш разговор, – сказал Лунтар. – Идти долго, и ни одна лошадь меня не вынесет.
– Скажите… – Я оглянулся на Гариуса, но тот махнул мне продолжать. – Скажите, то будущее, что сожгло вас, которое по вашим словам приближается – это тот самый конец, которого боится Красная Королева? Тот рок, на который обрекли нас Зодчие, когда применили свою науку и изменили мир? – Я попытался, чтобы это не звучало, как обвинение, но это оно и было. Лунтар и такие как он поколениями раскалывали реальность, подводили нас к краю, протаскивая всё больше и больше магии через ткань мира.
Возле меня Гариус кивнул своей тяжёлой головой. Он всё смотрел на куб белого пластика на своих коленях – на шкатулку с призраками, которую ему дал Лунтар.
– Можем ли мы что-нибудь сделать? – спросил я. Сойдёт и безопасное местечко, куда можно сбежать.
Лунтар закрыл лицо обеими руками и провёл ими в сторону лба, словно отбрасывая какую-то тревогу.
– В некоторых вариантах будущего нас уничтожает раскол мира – тьма и свет, элементы принимают чудовищные формы, распадается само вещество, из которого мы состоим… В других вариантах свет оружия Зодчих выжигает нас с Земли.
– Чёрт. – Я видел этот свет. Я попытался не хныкать и сделать так, чтобы мой голос звучал более похоже на голос Снорри. – Уже дважды за год загоралось Солнце Зодчих. Об одном я слышал в Геллете во время поездки на Север, а потом в Либе собственными глазами видел другое, которое зажгло пустыню. Кто использует это оружие мертвецов против нас, и почему?
– Смерть уже не та, что была раньше. – Лунтар протянул бескожую руку и посмотрел на неё.
– Зодчие мертвы. Они обратились в прах тысячу лет назад. – Но, говоря это, я вспомнил слова Кары. На корабле вёльва сказала мне, что Баракель и Аслауг были когда-то людьми, Зодчими, которые сбежали в духов, когда загорелся мир. Она утверждала, что другие перед концом скопировали себя в машины. Что бы это ни значило. – Не могут же это быть Зодчие? Даже если они не мертвы, зачем им желать нам зла?
– Принц Ялан, ты помнишь, как изначально Зодчие принесли магию в наш мир?
– Повернули колесо… кажется, так это описывала бабушка. Они сделали так, чтобы человеческая воля могла менять реальность. Но случился День Тысячи Солнц, и колесо продолжает крутиться, поскольку его некому остановить – и магия становится сильнее.
– Примерно так оно и есть, – сказал Лунтар. – Но колесо – это не просто фигура речи. Не просто слова, которые описывают картину, которую нам не понять. Колесо есть на самом деле. В…
– Ошиме. – Это слово соскочило с языка, несмотря на твёрдые инструкции не высовываться.
– Да.
– А те взрывы в Геллете и Либе…
– Спроси призраков, – сказал Лунтар. – Это их работа. – И больше его уже там не было.
– Как? – Я шагнул вперёд, махнув рукой в том месте, где только что стоял обожжённый человек.
– Так же, как уходят и все, – сказал Гариус. – Он просто заставил нас забыть об этом.
– Ну и пошёл он к чёрту! Почему нельзя было просто ответить на мой треклятый вопрос? Нахрена быть таким загадочным во всём?
Гариус с усилием поднял голову и улыбнулся.
– Мне всегда казалось, что те истории, которые Нанна Уиллоу вам рассказывала, были бы намного короче, если бы в них всё рассказывалось прямо. Но возможно ты знаешь ответ.
– Проклятые маги будущего! – Я чуть не плюнул на пол, но бабушкино присутствие в тронном зале всё ещё ощущалось слишком явно. Лунтар видел возможное будущее, которое лучше того, что сожгло его, но если бы он провёл нас к нему, то оно начало бы отступать, а если бы ответил на наши вопросы, оно возможно вообще рассеялось бы, как утренний туман. Даже шкатулка, которую он отдал нам, ослепила его в части того, что с нами теперь будет, затуманила его зрение. Не делай ничего – и увидишь всё с идеальной и бесполезной ясностью, или протяни руку, чтобы что-то изменить, и, как ладонь, касающаяся воды, уничтожишь отражение завтрашнего дня. Это сводило меня с ума.
– Открыть шкатулку? – Гариус положил её на маленький столик, который я подтащил. Рядом с ней я поставил лампу: день уже клонился к вечеру, и в каждом углу множились тени. – Открыть шкатулку… – Он постучал пальцами по отполированной поверхности.
– В прошлом из такого ничего хорошего не выходило, – сказал я.
Гариус приподнял бровь.
– Пандора?
– Все болезни мира, – кивнул я. – И к тому же, он сказал, в ней полно призраков. Вот почему нужно её спрятать как можно дальше.
– А ещё он сказал задать им наши вопросы.
Я посмотрел на шкатулку и понял, что моё любопытство совершенно иссякло.
– Ялан, ты боишься? – Гариус взглянул на меня. Свет и тень, сговорившись, сотворили из него чудовище. Его уродливость была с характером – то он казался невинным, и даже жалким, а то зловещим, злобным. В такие моменты я не сомневался, что он брат-близнец Молчаливой Сестры.
– Словом "боишься" этого чувства не описать. – В свете лампы пластик был больше похож на кость. На задворках моего разума блуждали образы Ада, и я раздумывал, какую его часть можно засунуть в маленькую шкатулку при помощи искусства Зодчих. – Я цепенею от ужаса.
– Заставляет чувствовать себя живым, не так ли? – И Гариус открыл шкатулку.
– Пустая! – Я разразился смехом, который почему-то казался тихим и замогильным в одиночестве зала.
– Действительно, кажется… – Гариус с проклятьем отдёрнул руку. В том месте, где он тронул крышку, остался красный отпечаток пальца.
– Кровь? – спросил я и наклонил голову, чтобы взглянуть на отметину.
Гариус кивнул, сунув палец в рот.
– Эта штука меня укусила!
Пока мы смотрели, алый отпечаток померк, кровь впиталась в пластик, не оставив ни пятнышка. В воздухе над шкатулкой что-то замерцало – там появлялась и исчезала смутная фигура, словно она формировалась и пропадала в паре от дыхания на холоде. Потом замерцала ещё одна – фигура мужчины, высотой дюймов в восемнадцать, и исчезла.
– Кендет. – Произнёс из шкатулки безвозрастный голос, чистый и спокойный.
Множество фигур, мужчин, женщин, молодых и старых, переходили одна в другую.
– Стоп… – Гариус поднял руку в сторону шкатулки, и мерцание тут же прекратилось. Осталась одна фигура – бледный призрак, через тело которого просматривались линии стола.
– Джеймс Алан Кендет, – сказал призрак, глядя не на нас, а на какую-то отдалённую точку между нами.
– Ты призрак моего предка? – спросил Гариус.
Призрак нахмурился, замерцал и ответил:
– Я библиотечная запись цифрового эха Джеймса Ялана Кендета. Я могу отвечать на вопросы. Для доступа к полной модели необходим доступ к сетевому терминалу.
– Что он говорит? – спросил я. Некоторые слова имели смысл, а остальные с тем же успехом могли быть из другого языка.
Гариус цыкнул на меня.
– Ты призрак?
Призрак нахмурился и затем улыбнулся.
– Нет. Я копия Джеймса Алана Кендета. Его изображение, основанное на детальных наблюдениях.
– А сам Джеймс?
– Он умер больше тысячи лет назад.
– Как он умер?
– Над городом, в котором он жил, сдетонировало термоядерное устройство. – На бледном лице призрака отразилась печаль.
– Что?
– Взрыв.
– Солнце Зодчих?
– Устройство для синтеза… так что подобное солнцу, да.
– Зачем Зодчие себя уничтожили? – Гариус напряжённо уставился из-под огромного лба на маленького призрака, парящего над пустой шкатулкой.
Тот замерцал, и на долю секунды я увидел, как его кожа запузырилась, словно от воспоминания о жаре.
– Нет главных причин. Эскалация полемики. Падает домино, потом следующее, и уже через несколько часов всё обращается в пепел.
– Зачем им повторять это снова? – спросил Гариус. – Зачем уничтожать нас?
– Чтобы выжить. – Наш дальний предок посмотрел на Гариуса, потом на меня, и снова на Гариуса, словно впервые заметил, что мы люди, а не просто голоса, задающие вопросы. – Дальнейшее использование воли нарушает равновесие… – он помедлил, словно глядя на что-то вдалеке где-то в другом месте. – … уравнения Рехенберга – так его называют. Оно управляет изменениями, которые вы, люди, называете "магией". Если честно, мы тоже называем это магией. Может, один человек из десяти тысяч понимает, что это. Остальные знали, что учёные изменили то, как работает мир, и бам! Магия стала возможной! Суперсилы! Хотя тогда это было не так, как сейчас – пользоваться ей было намного сложнее, и требовалось тренироваться…