В шестнадцать лет, когда умерла от тифа Шаши, подруга его детства, Ошо получил еще один тяжелый удар. Она жила рядом с тем старым храмом, где Ошо «умирал» в четырнадцать лет. Ее отец был врачом. Шаши была на пару лет моложе Ошо и глубоко его любила. Когда бы Ошо ни шел медитировать в храм, она наблюдала за ним из своего сада или через окошко. Часто она шла вместе с ним в храм, что иногда досаждало юноше, который обычно предпочитал одиночество. Ошо просил одного из своих друзей присматривать за дверью храма, чтобы Шаши не помешала ему во время медитаций. Несмотря на это, Шаши знала, что Ошо отвечает на ее любовь взаимностью. Он нежно называл ее «Гудия»[18] и с признательностью принимал еду, которую она приносила ему после окончания медитации. Когда Шаши находилась на смертном одре, Ошо был рядом с ней. Было ясно, что она умрет, но она очень хотела вернуться, чтобы находиться рядом с любимым и заботиться об Ошо. Она обещала, что вернется. И он тоже пообещал, что призовет и примет ее обратно.
Один из ближайших друзей Ошо рассказывал, что после смерти Шаши Ошо стал еще больше сторониться людей и сделался еще более замкнутым. Много дней он ни с кем не разговаривал. «Я не помню, — говорит Ошо, — чтобы я добивался чьей-то дружбы, хотя было очень много тех, которые хотели стать моими друзьями. Многие стали моими друзьями не потому, что они жаждали моей дружбы, а потому что им не удалось сделать меня своим врагом. Но я не припоминаю, чтобы я по моему собственному желанию подошел к кому-то и предложил свою дружбу. Это не значит, что я когда-либо отвергал дружбу. Если кто-то считал меня своим другом, я ото всего сердца это приветствовал. Но даже потом я не становился его другом в общепринятом смысле этого слова; я всегда оставался сам по себе». Это делало его свободным и в каком-то смысле помогало остаться самим собой.
«Ни с одним из моих учителей, ни с моими соучениками или с кем-либо еще я не мог наладить таких отношений, которые бы поглотили меня целиком или заставили бы меня стать ближе к людям. Друзья приходили и оставались со мной. Я также познакомился с множеством людей, завел много друзей. Но с моей стороны не возникло ничего, что бы сделало меня зависимым от них или заставило бы вспоминать о них… Я могу жить с кем угодно, но, нахожусь ли я в толпе или в обществе, с приятелем или с близким другом, я все равно один. Ничего меня не трогает. Я остаюсь равнодушен».
С самых детских лет Ошо использовал любой случай, любую ситуацию как ступеньку к внутреннему росту. Его осознанное восприятие действительности помогало ему не упускать ни одной возможности найти истину. Смерти его любимых — сестры, дедушки и Шаши — дали ему невероятный шанс понять те ограничения, которые создает привязанность к другим людям и, следовательно, ведет к раздвоению. Он ухватился за этот шанс и сделал себя свободным для того, чтобы быть самим собой. Необходимо отметить наблюдения, сделанные в этом отношении самим Ошо:
«Жизнь дает нам много возможностей вернуться к самим себе. Но чем мы благоразумнее, тем скорее мы бежим от такой возможности. В такие моменты мы отдаляемся от самих себя. Если у меня умрет жена, я немедленно примусь подыскивать женщину, на которой можно было бы жениться. Если я потерял друга, я принимаюсь искать следующего. Я не могу оставить ни одного пробела незаполненным. Заполняя пробелы, я моментально теряю благую возможность вернуться к самому себе и тем бесконечным возможностям, которые таятся в этом. Если я интересуюсь другим человеком, я теряю счастливую возможность отправиться в путешествие к своему собственному „Я“…»
Из-за своего постоянного одиночества Ошо все более и более становился аутсайдером, человеком, чуждым общества. Он все больше срастался со своей отчужденностью, вследствие которой даже находясь в центре каких-то событий, среди людей, он оставался одиноким.
«Я стал своей собственной Вселенной», —
говорит Ошо.
Не слишком трудно понять, что в детстве и юности Ошо жил очень наполненной событиями и независимой жизнью. Что бы он ни делал, он полностью отдавался этому делу и был предельно добросовестен. Примечательно то, что он, однако, никогда не отождествлял себя с действием; он всегда поддерживал дистанцию между действием и собой. В ходе своих приключений и в каждом из экспериментов он никогда не позволял неосознанности сбить себя с пути.
Его действия были частью постоянных поисков вечного и законченного. Его жажда познания и была тем, что привело его к просветлению.
Просветление