- Я хочу привести пример, - сказал начальник школы на одном из совещаний сержантов. - Старший сержант Артемьев...
-Вы ошиблись, товарищ майор,- сказал сержант Кошкин. - Артемьев всего лишь сержант.
-Уже старший сержант,- сказал майор, так вот старший сержант Артемьев умеет держать дициплину во взводе. У него четкий голос, соленое словцо, от коего солдат начинает бледнеть и говорит: слушаюсь и прочие методы коммунистического воспитания. Я это приветствую.
- Да, но курсанты падают в обморок.
- Ну и что, пусть падают, как падают, так и подымутся. На сегодня фсе, фстать! На сегодня фсе. Разойдись!
Подполковник Перепелка сидел, не шевелясь.
- Ты что-то хотел сообщить. Я тебя слушаю, демократ.
- Я думаю, что к этой молодежи должен быть другой подход.
- К этим сосункам? Гм, тоже мне. Да их надо давить как мух. Пусть закаляются. Может еще материнскую сиську прикажете им доставить, товарищ зам? И откуда у тебя все это? Обычно наши земляки - боевитые парни, что ж это ты так, слюнтяй.
Степаненко достал потертый блокнотик из внутреннего кармана кителя, долго листал, насупив брови, а когда нашел, просветлел.
- Вот тут-то, наш дорогой Ильич: если враг не сдается - его уничтожают, чем больше мы расстреляем по любому поводу - тем лучше. Далее...стрелять, стрелять и еще раз стрелять.
У Ленина надо учиться, фсе. Можете быть свободны.
***
Самыми заядлыми и принципиальными служаками, использующими все, дозволенные и недозволенные, моральные и аморальные средства для достижения своей личной цели, нередко проявляющие жестокость по отношению к рядовому солдату срочной службы, были евреи и украинцы. От сержанта до полковника.
В отличие от евреев, все, кто носил фамилию на "енко", не дружили между собой, не поддерживали друг друга, скорее, наоборот, устраивали козни, подсиживали друг друга и даже писали - страшно подумать - доносы.
Среди служивых украинцев в виду их многочисленности, в очень редких случаях были и порядочные люди, в сердце и душе которых жило нечто большее, чем очередная звездочка, или должность.
Полковая школа для младшего сержантского состава, куда направлялись новобранцы, не зная, куда их увозят, ибо это было важной государственной тайной, находилась в городе Минске, на Логойском тракте, рядом со штабом Белорусского военного округа (БВО).
Начальник школы майор Степаненко из кожи вон лез, чтобы получить звание подполковника, поскольку его заместитель по полит части уже давно носил погоны подполковника, хотя в его биографии было много дыр и пробелов, неприемлемых для офицера советской армии.
Он все порывался выказать свою обиду земляку, да что толку? земляк ничем помочь не мог, все не так шло, не получалось и основное препятствие этому было недоверие высокого начальства к подчиненному. При назначении на должность начальника школы ему пошли навстречу и спросили, кого он выберет своим замом из трех предложенных кандидатур. Он выбрал земляка, подполковника Перепелку в надежде, что если его заместителем будет человек с погонами подполковника, то не пройдет и трех месяцев, как ему, майору, присвоят такое же звание: не может же начальник школы носить погоны с одной звездочкой, а его зам с двумя.
Но время шло, а майору никто вторую звездочку не лепил, и он стал нервничать.
А подполковник Перепелка в возрасте сорока лет был всего лишь заместителем начальника полковой школы по полит части и во всем подчинялся майору Степаненко, человеку с дурным, непредсказуемым характером, заядлым служакой, не терпящим инакомыслия своих подчиненных. Даже если на улице была скверная погода, а начальник школы Степаненко находил, что такая погода - хорошая погода, надо было отвечать:
- Так точно, товарищ майор, на улице прекрасная погода!
Не везло подполковнику Перепелке в личной жизни и это сказалось на его послужном списке. Мало того, ему грозил развод в третий раз, что могло привести к инвалидности без сохранения содержания. Ведь если отберут партийный билет за многоженство или за какие-то другие нарушение партийного устава, человек автоматически становился инвалидом без сохранения содержания. Но чтобы совсем не умереть с голоду, бывшего партийца могли направить заведующим баней, но никак не больше.
От двух предыдущих жен остались дети, а с третьей он жил, как кошка с собакой. Больше всех свирепствовала первая жена Наталья, которую после развода никто не брал замуж. Она замучила работников бухгалтерии воинской части, где Перепелке начисляли зарплату, требуя половину зарплаты мужа на своих троих детей, двое из которых она нагуляла гораздо позже, после того, как от нее едва ушел бедный Перепелка.
В бухгалтерии ей ничем не могли помочь, потому что у них уже было решение суда: удерживать из всех видов зарплаты на одного ребенка. Тогда Наталья ринулась по начальству. Она хорошо одевалась, душилась, наводила макияж и ринулась в бой, всячески поносила подполковника, утверждала, что бывший муж аморальный тип, прикрывающийся партийным билетом, а на самом деле, это темная личность.
Слова о партбилете срабатывали, внешность Натальи подтверждала искренние ее намерения просветить начальство и все это, разумеется, не способствовало авторитету подполковника. Раздавались голоса, что его надо исключить из партии за многоженство.
Он со страхом ждал, что и третья жена Муся, в один прекрасный день, напишет на него донос командованию, что он такой сякой и ей поверят, и тогда пиши: пропало.
Правда, Муся, и сама была хороша. Она не только погуливала с мужиками, но и прикладывалась к стакану, чаще граненому, да к такому, где больше градусов.