В казарме меня ждало письмо от родителей. Оно несколько омрачило радостное настроение. Отец жаловался, что его по-прежнему мучают налогами, колхозное начальство требует, чтобы он отработал тридцать дней за право выпускать корову на пастбище. Надо корчевать пни, а у него уже нет на это сил.
- Помоги, сынку, если можешь, ты у нас грамотный, знаешь, куда обратиться. Никакой жизни у нас, покоя нет от них, я не обманываю тебя, и не просто беспокою по пустякам. Если бы у меня были деньги на дорогу до Минска, - приехал бы к тебе, и рассказал все.
Я, недолго думая, написал жалобу в Киев - в Центральный комитет компартии Украины. Только партия могла помочь, ведь партия это все, партия служит народу, она за справедливость.
На следующий день, как только появился Залман Узилевский, я тут же обратился к нему.
- Товарищ капитан! оставьте меня сегодня в ночь дежурить, я пересмотрю еще раз все наши приборы, а завтра утром, после завтрака поеду в обсерваторию и вернусь только к обеду.
- Одного я вас не могу оставить. Здесь есть такая аппаратура...короче, одному нельзя, - сказал капитан.
- Тогда оставьте еще кого-нибудь.
- Есть желающие?
- Я согласен, - сказал рядовой Беккер родом из Львова.
- Смотрите мне, радиоприемник не крутить, в сеть не включать, вражьи голоса не слушать! - приказал капитан.
- А мы и не знаем, как он включается, - сказал я.
- Так я вам и поверил.
После завершения всех работ мы с львовяниным Беккером остались дежурить на всю ночь. Беккер тут же включил приемник, настроил его на короткие волны. Радиоприемники с короткими волнами нигде не продавались, но Беккер знал: голос Америки, Радио Свобода передают только на коротких волнах. Он был в этом вопросе мастер. Эти голоса, конечно же, глушились советскими компетентными органами, но полностью заглушить, видать, было невозможно.
Беккер долго искал, а точнее настраивал на волну. И вдруг загремело:
- Говорит радио "Свобода", говорит радио "Свобода"! Слушайте нас на волнах... - тут же посыпались голоса как из рога изобилия. - После смерти Сталина, в Москве может произойти изменение курса внешней и внутренней политики.
Я покрылся потом от этих слов, поскольку слышал их впервые в жизни, а Беккер, он уже был привычен, это было видно по его спокойному отношению к этому сообщению, он свободно вращал ручку приемника, искал другую волну.
- Оставь, что ты делаешь? - сказал я Беккеру.
- Станцию глушат, разве ты не слышишь шипение? Приемников с короткими волнами днем с огнем не сыщешь, это только здесь, у нас один единственный. Капитан, если узнает, что мы слушаем вражьи голоса, уберет приемник, а мы будем наказаны.
- Я раньше никогда не слышал вражьих голосов, - сказал я, припав ухом к приемнику.
- Вот теперь слушай. Есть еще "Свободная Европа", "Би-би-си", "Немецкая волна". Они вещают не только на русском, но и на других языках Советского союза. Это маленькие островки правды, которой нас лишают наши начальники. Ты только не вздумай выдать меня, а то загребут, куда подальше.
- А если сейчас нагрянет капитан?
- Не нагрянет, я дверь запер изнутри.
6
Первый вирус голоса "Радио свобода" прошел незаметно и безболезненно: я слушал слишком откровенные и прямолинейные обвинения в адрес Советского союза, а думал о Нине. Нина была тем заслоном, через который не проходили ни положительные, ни отрицательные сообщения в адрес кого бы тони было.
- Выключи эту муть, - сказал я Беккеру. - Одно и то же: у нас все плохо, у них все хорошо.
Мы оба задремали сидя на стульях где˗то на рассвете, и я видел Нину во сне. Она убегала от меня в гору, а я на самой вершине помахала рукой. Потом она скрылась. Я испугался, стал кричать, звать, но это не помогло.
Беккер спросил:
- Ты что так кричишь, потерял кого?
- Она убежала от меня, - произнес я, протирая глаза и принимая сидячее положение.
- Ложись на кушетку и поспи, завтра найдешь, вот смешной.
Утром, закрыв землянку, мы оба отправились в столовую на завтрак, а я все думал, как бы сбежать в город и направиться в обсерваторию.
- Пропадешь ты с ней. Она не для тебя. Какой от тебя толк? - сказал Беккер.
- Да я и сам знаю. Я ни на что не претендую. Мне достаточно ее видеть периодически. Утром увижу, душа станет на место, и сразу же вернусь на станцию. Ты ребятам не говори, что я ...того...рехнулся малость.
В половине десятого я уже был возле обсерватории. Сотрудники уже знали меня в солдатской форме. Как раз было такое время, когда все шли на работу.