После завтрака в солдатской столовой, с трешкой в кармане, я побежал в город покупать цветы, три жалких цветочка были куплены, и мне предстояло романтическое свидание, вершиной которой будет не только букетик цветов, но и ее очаровательная улыбка. Можно было начинать поиск барака, в котором жила Нина с матерью. Адрес у меня был на руках.
Барак стоял у самого нашего забора, сооруженного из больших бетонных плит, поодаль строились еще подобные бараки, но уже из кирпича, а рядом общественный туалет, поскольку в бараках подобного типа туалета не было и не могло быть.
Я вошел в коридор. Он никогда не запирался, входная дверь просто отсутствовала. Слева и справа несколько дверей с номерами комнат. Это вовсе не квартиры, а небольшие до десяти квадратных метров, комнаты, в которых ютились жильцы, счастливые советские люди, строящие коммунизм.
Электрические звонки были не везде, и в комнату, где жила Нина с матерью, пришлось стучать кулаком по дверному фанерному полотну, не облагороженному дерматином, или хотя бы старым одеялом с торчащими ржавыми шляпками мелких гвоздей.
Вскоре дверь открылась, и в ее проеме показалась прелестная Нина. Она была в длинном розовом халате и красных тапочках на босую ногу.
- Ты пришел на целых сорок минут раньше, посмотри на часы, они у тебя, наверно, барахлят, я еще не убрала со стола и...и не навела марафет, что ж ты так? но раз уж ты здесь - заходи, куда деваться? - она посмотрела на жалкий букетик цветов, едва заметно улыбнулась, взяла их в руку и поставила в стеклянный стакан вместо вазы.
- Да, действительно, только половина двенадцатого, а я должен был быть ровно в двенадцать, но я думал...добираться до вас надо минут сорок, а вышло...уж извините, я так больше не буду. А хотите, я приду позже? Позже будет лучше. Должно быть, у вас с матушкой какие-то дела, а я ворвался, не имея на то никакого права. Эх, вот всегда так выходит: хочешь вовремя, выходит раньше, думаешь раньше явиться, приходишь позже. Нет уж извините, я вернусь, обязательно вернусь позже.
Но тут вышла мать Нины, женщина еще довольно молодая и довольно красивая, с добрыми глазами и какой-то радостной улыбкой.
- Садитесь, посидите, мы рады гостям. И Нина тоже. Куда и зачем уходить. Я сейчас сама уйду, мне надо по делам. А вы оставайтесь вдвоем, по воркуете, как два голубка.
Нина, глядя на мать, которая широко улыбалась, оценивая очередного зятя, юного стеснительного мальчика, сама стала улыбаться, и как мне показалось, подобрела. Это было так важно и так нужно, мы втроем были так близко друг от друга, что я слышал дыхание Нины. От нее исходил, какой-то дурманящий аромат, туманящий мозг. Стоило протянуть руку, и рука очутилась бы на плече Нины, а что было бы дальше, никто не знает.
В комнатенке, очень узкой и удлиненной, чудом умещались две железные кровати, одна следовала за другой, а между ними стоял крохотный столик, чуть шире солдатской тумбочки, накрытый не то белой скатертью, не то полотенцем. Проход между кроватями и стеной такой, что с трудом двое могли разминуться. Обе кровати тщательно убраны, застелены белыми покрывалами, а в изголовье несколько массивных подушек, как символ благополучия советской семьи. Слева от единственного высокого, но узкого окна, висел довольно большой портрет вождя, который не так давно приказал долго жить. На дощатом полу старая истертая дорожка во всю длину. В комнатенке, чистой, вылизанной, всего два стула на железных, когда-то выкрашенных зеленой краской, ножках. Нина уселась на один из таких стульев, а мне предложила второй. Матери же пришлось сесть на край кровати.
- Это моя мама, зовут ее Антонина Ивановна.
Я привстал, наклонил голову.
- Вот так мы и живем, - сказала Антонина Ивановна, приятно улыбаясь и блестя такими же голубыми красивыми глазами, как у дочери. - В тесноте, да не в обиде, как говорится. Жилищный фонд города значительно пострадал во время войны. Мы с Ниночкой в подвалах ютились, с трудом выжили. Всякое бывало, даже рассказывать не хочется. Сейчас все хорошо, мы вдвоем привыкли, а вот если зять со стороны и будет с нами жить, я не знаю, куда мне деваться...с десяти вечера до шести утра. Летом можно было бы на улице, на раскладушке пристроиться, а вот зимой. Я постоянно напоминаю об этом дочери...
- Мама, не надо, что ты одно и то же.
- Но вам наверняка выделят квартиру в скором времени, - сказал я.
- А кто знает? Надо семью увеличивать. А пока...нет никаких надежд. Не мы одни живем в таких условиях. Есть люди, у которых жилищные условия еще хуже, чем у нас. У нас здесь хоть газовая плита нормальна и сырости нет, а у других...прямо беда. У вас-то мать с отцом есть?
- Конечно.
- Не женился случайно до призыва в армию?
- Никак нет. Я только восемь классов закончил перед самим призывом в армию, - сказал я.
- А что будете делать после армии, какие у вас планы - домой к себе поедете или тут думаете остаться?
- Сейчас трудно сказать. Я хотел бы здесь остаться, окончить вечернюю школу, а потом поступить в институт.
- Молодец. Ниночка тоже так планирует. Я хотела бы, чтобы ей ничто не помешало поступить в институт. Сейчас без высшего образования - никуда. Хорошо, что партия поддерживает это стремление молодежи.