Находясь на службе в советской армии, я понял: предназначенные мне кости у меня перед глазами и мне суждено грызть без отдыха. Выдержу ли я, хватит ли у меня духа и силы воли? Бог дал мне каплю таланта, но при этом очень скупую и крохотный ум. Да я был умнее своих сослуживцев и своего начальника, пана Узилевского, но и ум и талант не приносили мне никаких благ, наоборот, и ум и талант приносили мне одни страдания. Неудачи и нищета были моими постоянными спутниками до сорока лет. Только в сорок лет блеснула молния, осветив мрак, окружавший меня, через толщу которого никакой свет не мог пробиться. Но этот свет только блеснул и тут же стал тусклым.
Уже в этом возрасте, возрасте 22 лет я уразумел эту истину, в которую мало кто может поверить. Да, хорошо быть советским человеком. Он чрезвычайно скромен, ни на что не претендует, ему надо знать, что вождь жив, что он в Кремле, заботится о нем, дает ему возможность заработать на кусок хлеба и иметь семью и жить в бараке. Война? Ну и что же. За Родину, за Сталина можно отдать жизнь ни о чем не думая, ни о ком не сожалея.
А я хочу нечто большее и расплачиваюсь за это. Уж если мне так хотелось жениться, то надо было на Ане Мильчаковой, она бы с удовольствием вышла за меня замуж. Мы жили бы в нищете и плодили детей, приучая их к нищете со дня рождения. И у меня был бы погорелый успех, но мне это казалось недостаточно.
Да, у каждого человека есть судьба. Людей миллионы, миллиарды, кто назначает эту судьбу каждому конкретному человеку - наш ум не способен это объяснить, а то, что нельзя объяснить в это трудно поверить.
- Нет, это ложь, это не может быть, - громко сказал я себе. - Какое унижение! Я не переживу этого. Я с собой, что-нибудь сделаю, не хочу жить, не желаю мучиться.
В автобусе, заполненном пассажирами, на задней площадке, молодая женщина, стоявшая рядом с маленькой сумкой под левым плечом, наклонилась к уху и тихонько спросила:
- Солдатик, ты чего плачешь? Случилось ли что с тобой? Отец или мать у тебя умерли? Скажи, тебе легче станет.
- Ничего не случилось, - коротко ответил я и закрыл лицо руками.
- Ты влюбился, а она ушла с другим, так?
- Ага, - выдавил из себя я и тут же выскочил на следующей остановке, чтоб эта женщина больше не приставала.
Душевная боль была так сильна, что я едва стоял на ногах, но эта боль не только подрезала жилочки моего организма, но и помогала как мне казалось, выработать иммунитет против своего бессилия. Мне вдруг легче стало дышать, Нина все дальше и дальше стала отдаляться от меня, вот уже волшебный ее образ стал блекнуть и отходить все дальше и дальше.
В казарме я отказался от обеда и от ужина. Сослуживцы сразу увидели, что со мной что-то нехорошее происходит, но сержант Шаталов тут же догадался о причине недомогания и сказал солдатам, чтоб они не приставали и ни о чем меня не спрашивали. Благо в это воскресение у них у всех был выходной, и никаких работ по зондированию атмосферы не проводилось.
Я лежал на койке с устремленными в потолок глазами. Никогда раньше мысли так быстро не прилетали и не улетали из головы. Сейчас они вихрем проносились, увлекая меня в другую жизнь. "Я непременно должен стать ... Я докажу ...самому себе, что не лыком шит. Дай мне Боже силы и срок. Где моя пьеса? Скоро ли я получу ответ из союза писателей? Когда демобилизуюсь, устроюсь на работу, стану самым лучшим специалистом обсерватории, окончу среднюю школу, поступлю в институт, потом стану директором этой обсерватории, а Нина...она так и будет сидеть на телефоне и передавать данные о погоде в другие города Белоруссии. Ни единожды ей придется стучать в дверь моего кабинета! А я буду делать вид, что занят. В обсерваторию приезжают девушки со всего Союза на практику, я выберу себе самую лучшую, самую красивую, она должна быть не хуже Нины...ты, Нина, моя коварная царица, пожалеешь о своем поступке. Этот жлоб, в объятиях которого, ты сейчас, наверняка находишься, в трудную минуту предаст тебя, так же как ты меня предала, а я любил бы тебя всю жизнь...больную, слепую, хромую..."
Я перевернул подушку все еще мокрую от слез и повернулся на живот. В казарму вошел сержант Шаталов с чекушкой в руках.
- Хочешь выпить? это помогает, по себе знаю, - сказал он, присаживаясь на край кровати.
- Хочу! - произнес я и мгновенно принял сидячее положение. Я достал кружку из тумбочки. - Налей! Ну, ты и сам выпей за компанию.
- Лучшее лекарство от неудачной любви - влюбиться в другую. Сделай это и ты увидишь: сразу полегчает. Хочешь-познакомлю?
- Нет, что ты? В обсерватории работает Аня Мильчакова, она хорошая девушка, и я ей нравлюсь, но у меня с ней, кроме дружбы, ничего быть не может. А Нина...я не знаю, что в ней такое есть, но я, когда ее вижу, или даже...достаточно мне услышать ее голос, как все на свете забываю. Я не принадлежу себе, она из меня может вить веревки, то есть я превращаюсь в ее раба. Я был бы счастлив, быть ее денщиком, лишь бы она позвала меня. Мне от нее ничего не нужно, ты пойми. Сегодня она поехала со мной за горку Тучинку на озеро и раздетая, в купальнике лежала рядом, я даже поцеловал ее ладошку, и она сказала: ты хотел бы, чтоб я была твоя - вся. У меня в голове помутилось, и я ответил: нет, не хотел бы. Знаешь, налей еще. Только чуть-чуть, а то меня вырвет...Как ты думаешь, я наивный, не правда ли? - Я достал пачку "Беломора".- Закурил. - Знаешь, спасибо тебе за поддержку. Так вот, ты не видел ее на пляже. Она так красивая, как принцесса, а на пляже...на нее можно только любоваться. Даже мыслей никаких там похотливых не возникает. Ты, знаешь, я впервые понял, что женщина красива не только лицом, но и фигурой. Нет, ты такой фигуры не видел. Эту красоту мог создать, - кто, как ты думаешь, Ленин? Ни за что не поверю. Только тот мог создать, - Я показал пальцем на небо, - больше никто. Боюсь, что больше в жизни я такой красивой не встречу.