— Тод отлично стряпает, брат, — похвалил Эгберт.
— Видать он тратит на готовку слишком много времени, вместо того, чтобы совершенствовать искусство врачевания, — изрёк граф и отставив мою почти пустую уже тарелку в сторону, отпил чай из моей кружки.
Ай, грубо, Натаниэль Кристан! И что ты вдруг на меня взъелся? Пить мне тоже хотелось, поэтому, как только сиятельство вернул кружку на стол я из неё тоже сделала пару глотков. Натаниэль посмотрел на меня с насмешливой улыбкой, а потом, обратился к Эгберту.
— Поел брат?
— Да, — кивнул Эгберт.
— Наелся?
— Да.
— Тогда не смею задерживать.
Ну и характер! Маркиз, ни дать, ни взять.
Эгберт поднялся, коротко попрощался и вышел.
— Все выйдите! Эльгибор, жди за дверью. — Распорядился Натаниэль Кристан.
Две кухработницы поспешно вышли за дверь. Эльгибор с металлическим скрежетом последовал за ними. Решив, что это касается и меня я встала, но сиятельство схватил меня за руку, не позволив подняться. Значит, разборки будут со мной. За что именно пока не поняла. Наверно, одумался и решил всё же наказать меня за пощёчину.
— Ты кухарка? — Поднял бровь Натаниэль Кристан.
— Нет, у меня просто хороший вкус, — ответила я чуть грубее, чем собиралась.
— Сомневаюсь, был бы у тебя хороший вкус не крутилась бы вокруг Эгберта.
Я чуть не задохнулась от такой наглости и высокомерия. Не только за себя, но и за человека, который уже дважды выручил меня, был дружелюбен и мил несмотря на то, что гораздо выше меня по положению.
— Эгберт — очень добрый, на редкость отзывчивый и сердечный! — выпалила я.
— Муж всех жён и жена всех мужей, — невозмутимо ввернул сын маркиза.
Что?! Это ж цитата из книги Александра Дюма «Цезарь»! Как Натаниэль может это знать?
— Вы цитируете Дюму? — уставилась я на аристократа.
— Какого ещё Дюму? Слова принадлежат Светонию, жившему до разделения миров, — с прищуром возразил тот.
— До разделения миров? — Эхом повторила я последнюю фразу.
— Говоришь обучена грамоте, а сама не знаешь о разделении миров, — усмехнулся Натаниэль, но всё-таки решил пояснить. — Впрочем, в твоём мире, возможно другие учения. А у нас с малолетства знают о Великом распаде. Многие отрицают разделения миров, но детей принято учить, что незадолго до распада Римской империи, случился апокалипсис и наш мир раздвоился. Некоторые считают, что где-то за звёздами есть мир — двойник нашего. И если учесть, что ты говорила правда, то твой мир и есть эта копия.
Неужели! Теперь становится яснее, почему здешнее место похоже на мой родной мир эпохи Возрождения. Возможно в этот момент я подзависла, потому что Натаниэль, чтобы вывести меня из оцепенения тронул за плечо.
— Алина, — проговорил он тихо. — Прогуляемся до голубятни, а я за это потрясу тебя ещё парочкой исторических фактов. Ну или псевдоисторических, решать тебе.
Приятно было услышать моё настоящее имя из уст Натаниэля. И выйти на свежий воздух мне определённо было надо.
Я кивнула. Граф галантно помог мне перелезть через скамью, и мы пошли к выходу, прихватив с собой Эльгибора, о чём я догадалась по клацанью железа сзади.
Натаниэль действительно всю дорогу сообщал мне исторические факты. Но все эти факты были об их семье. О том, как его дед, который был самим герцогом навсегда покончил с набегами кочевников на Виену, о том, что в его жилах течёт королевская кровь по материнской линии, о том, как его отец подавил восстание, о роли их рода в процветании Виены, основании Сторнула и других виенских городов. В общем корзинка бахвальства от его самовлюблённого сиятельства.
— Жди здесь, — бросил он Эльгибору когда мы подошли к голубятне.
Голубятня представляла собой деревянное строение в виде четырёхметровой башни на балке, в которую упиралась лестница. Чем-то она напоминала детский домик на дереве.
— Лезь первая, подстрахую, — легонько подтолкнул меня граф.
Честно говоря, лестница доверия особого не вызывала. А вдруг его сиятельство решит меня столкнуть в отместку за всё «хорошее» или прибить что б монстр меня не обратил. Во благо живущих, так сказать. В общем меня начали терзать смутные сомнения. И почему он сказал «первая», Эльгибор же может услышать, а граф обещал не выдавать меня.
Сиятельство расценил мою нерешительность как боязнь высоты.