Донсон Брауниг
Я очнулся в кромешной тьме, ощущая пронзительную боль в правом предплечье. Малодушно поддался неописуемому ужасу, затвердевавшем в теле моём неподъёмной ношей. Царь Небесный, Утешитель, Дух истины, везде сущий и все наполняющий, Сокровище благ и Податель жизни, спаси, Преблагий, души наши! Я упал на колени и громогласно исполнил двадцать второй псалом Царя Давида.
Тьма отступила на полшага, являя смутные очертания опочивальни. Но не человечьих размеров. Чересчур большое ложе, слишком высокая лавка, огромный стол. Я в доме Голиафа? Где же я, Боже Правый?
Огляделся, придерживая левой рукой ноющее предплечье и увидел мерцающий свет. Спотыкаясь и прихрамывая пошёл к нему. Источником оказался просвет между чем-то, наподобие брёвен. Чтобы прочесть просительный псалтырь вновь опустился на колени, и тогда руки мои нашарили топор, большой и очень тяжёлый. С благодарственной молитвой я на силу поднял его и что было сил ударил туда, где видел просвет. Удар получился слабым. Уж слишком тяжёлый был топор. Я ударял снова и снова, сопровождая сея действа чтением девятнадцатого псалома Царя Давида. И тут Господь сжалился и меня озарило слепящим светом. Зажмурился. А когда открыл глаза передо мной в пройме окна раскинулись просторы Божьего мира.
Теперь мог явственно видеть и осознать всё вокруг. Я находился в заколоченном доме кого-то очень большого. Правое плечо кровоточило от пореза, источником которого, вероятно, были осколки зеркала. Ведомый наитием я поднял с пола сверкающий осколок перед тем как спрыгнуть из окна на землю. Прыжок неприятно отдался в ступнях, но я был спасён из плена тьмы! Упал на колени и вознёс благодарственную молитву. А потом посмотрел на себя в зеркало и чуть было малодушно не лишился сознания. На меня смотрел Донс Брауниг, но Донс Брауниг восьми лет отроду!
Боже, Творец и Создатель вселенной, я — отрок, недавно вышедший из младенчества!
Так вот отчего мне казалось слишком большим всё в этом доме! Этот заколоченный дом с голубым крылечком, эта деревянная беседка и дубовый лес вдалеке. Всё мне кажется смутно знакомым.
В траве стрекотали кузнечики, в небе пролетали стаи птиц, вдалеке слышался собачий лай. Ещё никогда я так не радовался присутствию тварей Божиих. Я не один. Вокруг жизнь. А значит могут быть и люди.
Руководствуясь Дланью Господней, я проложил путь вдоль пшеничного поля и моё сердце всё более наполняла радость. Мельница. Избы. Люди!
Не обращая внимания на боль в плече и прихрамывая на левую ногу кинулся к ним. Первая кто мне встретился была женщина с коромыслами и круглым добрым лицом. Она поставила вёдра наземь и повернулась ко мне.
— Дитя, что с тобой? — Спросила женщина на родном мне малтийском наречии.
— Благословение Господне на тебе, дочь моя, — воскликнул я тоненьким детским голоском, умываясь при этом слезами облегчения, чем ввёл бедную женщину в ступор.
— Что? Дитя, что с тобой? Бедный ты весь в ссадинах, а руку вовсе порезал! Откуда ты? Кто твой батюшка? Где ты живёшь?
К нам подошла ещё одна женщина и один мужчина.
— Да это ж средний сын кузнеца Браунига, — узнал меня мужчина.
Сердце ёкнуло, в душе затеплилась смелая надежда. Я схватил мужчину за полы его одёжки:
— Мой батюшка, кузнец Брауниг, жив ли?
Мужчина оторопело округлил на меня глаза и попытаться высвободить рубаху из моих цепких пальцев, но не тут-то было, я вцепился в материю намертво.
— Утром был, — выдавил из себя перепуганный мужчина.
Женщины отошли от нас на шаг в сторону.
О Пречистая Дева! Возможно ли это?
— А матушка? Матушка моя жива ли?
Мужчина попробовал снова вытянуть рубаху, но безуспешно.
— Насчёт матушки не скажу, но ничего худого не слыхал.
О Небеса! Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, благодарим Тебя, Господи, за милость Твою к нам!
— А мои братия и сестра? — Не ослабевая хватку, вопросил я.
Мужичок начал терять терпения и приложив ещё одну потугу, вырвал-таки рубаху.
— Малец, сходи домой, да сам и проверь. Вон твой дом, за белой избой, рядом с кузней.
— Благословит Господь тебя, добрый человек, да прибудет Он с тобой на всём пути твоём! — Воскликнул я, осеняя поспешно затрусившего мужчину крестным знаменем.
А потом я упал на колени и прочёл благодарственную молитву.
«Он что, говорит на латыни?» — Донёсся до меня изумлённый полушёпот какой-то доброй женщины.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Знакомая изба с расписными ставнями и сенной крышей. Мой дом. Недалеко кузня отца, откуда доносился звон постукивающего о наковальню молота.