Вот и настал тот роковой день. Двадцать второе июня тысяча семьсот сорок первого года. Отец до последнего не хотел уходить из собственного дома. А матушка до последнего не хотела оставлять в нём меня. Гант беззаботно веселился. Агнесса плакала. А Вилсон. Вилсон попросил меня разделить опасность с ним, сказал что готов положить жизнь коли то потребуется. Я же ответил, что он уже сделал это — пожертвовал собой, спасая меня. Теперь очередь за мной.
И вот я — единственный из Браунигов, оставшихся в доме на эту ночь. Но я ни один. Со мной Бой, Его Высокопреподобие и двадцать четыре монаха. Ловушка расставлена. Осталось только ждать.
В дверь постучались.
— Ещё солнце не село, — заметил один из монахов.
Дверь открыл сам настоятель и я с удивлением услышал детский голос недавно спасённой девочки.
— Зачем ты здесь, дитя? — Спросил Его Высокопреподобие.
— Я хотела увидеть Донса. Донс здесь?
Я подошёл к двери.
— Вита, зачем ты пришла? Ты разве не знаешь, что сегодня нельзя выходить?
Наверно произнёс я это слишком грубо, потому как у девочки на глазах выступили слёзы.
— Я тебя не приглашаю, — улыбнулся я.
Вита сначала взглянула на меня непонимающе, но потом тоже улыбнулась и прошла внутрь. Дверь за ней заперли. Я отвёл девочку в дальний угол.
— Сегодня очень опасно, особенно здесь, Вита, зачем ты пришла? — Повторил я, но уже более мягко. Никогда не переносил женские слёзы.
— Я пыталась выйти из дома и раньше, но сбежать удалось только сегодня.
— Сбежать?! — Я схватился за голову. — Бедные твои родители небось ищут тебя, волнуются.
— Нет-нет, я предупредила сестрёнку, что буду у тебя.
— Это ещё хуже, — вздохнул я.
Вита вытащила из кармана подола тряпичную куколку и протянула мне.
— Это тебе, на удачу. За то, что спас меня. Вернее, этого конечно мало, чтобы отплатить тебе, просто это — самое дорогое, что у меня имеется…
Я не дал ей договорить, взял куклу и чмокнул девочку в щёку. Вита тут же раскраснелась как спелая вишня, а к щеке приложила ладонь будто мои губы её обожгли и хотела было дать стрекоча, но я удержал её за руку.
— Не уходи, уже поздно. Придётся тебе остаться здесь, но заклинаю, не выходи из круга соли, который я сейчас вокруг тебя нарисую и ни при каких обстоятельствах не смотри в глаза незнакомцу который должен прийти сюда. Ты поняла? Кивни если поняла. — Вита кивнула. — Вот и умница.
Время в ожидании чудовища тянулось серой вечностью. На улице начало смеркаться и все мы застыли в ожидании. Вита и двое братьев притаились в подвале, девочка сидела в обрисованном солью круге, а монахи держали наготове заточённые осиновые колья. В спальне засели семеро наших честных братьев, вооружённые заострёнными палками осины и распятиями. Четырнадцать братьев караулили снаружи — монстр не должен уйти! За столом на кухне, перед входной дверью, имитируя поздний ужин, сидели мы трое — Его Высокопреподобие в роли отца семейства, честной брат Итер в мирской одежде в роли сына отца семейства и моего старшего брата и я. Перед нами налиты миски с супом, к которому никто из нас не притрагивался, в кружках — святая вода.
За окном солнце кровавыми всполохами закатывалось за горизонт. Сердце начало биться чаще. Вот он. Момент. Момент, к которому я шёл всю сознательную жизнь. Прошлую жизнь. Возможность убить чудовище. На лице брата Итера читалось напряжение, а вот настоятель, напротив, был расслаблен как будто мы собирались не сразится с монстром, а готовились к вечернему богослужению. Братья на улице, в спальне и подвале должно быть тоже волновались, но все они преисполнены решимости и готовы положить жизнь за богоугодное дело, в этом я был уверен.
Раздался стук в дверь.
Началось.
— Кто там? — Произнёс настоятель будничным голосом.
Я невольно позавидовал самообладанию Его Высокопреподобия.
— Впустите изголодавшегося путника, добрые люди, — раздался из-за двери до боли знакомый голос — голос, который я не слышал тридцать пять лет, но не смогу забыть вовек.
Настоятель поднялся со своего места и прошёл к двери. Неспешно снял щеколду и отворил дверь.
— Ну заходи, добрый путник, раздели с нами трапезу.
Трапезу! Миряне так не говорят. Но монстр колебался не из-за этого. В чём дело? Почему он не заходит? Почуял неладное или… Он не может войти! Настоятель здесь не живёт, это не его дом! Здесь живу я.
— Проходи, путник, — произнёс я, подивившись спокойствию, с которым звучал собственный голос.
Чудовище вошло в дом. Ловушка сработала.
Темноволосый, высокий, весь в чёрном. Оживший детский страх. Рукой я нащупал заострённое осиновое древко, прикреплённое к нижней части столешницы.