Выбрать главу

Плиска подпустила на пять шагов, жаворонок на пятнадцать, кулик-перевозчик - на двадцать пять. Чибис - на сорок, кукушка - на шестьдесят, сарыч - на сто, кроншнеп - на сто пятьдесят, а журавль - на триста.

Так я узнал - и даже увидел - меру доверчивости разных птиц к человеку. Плиска в пять раз доверяет больше, чем кулик-перевозчик. А кулик-перевозчик в двенадцать раз больше, чем журавль. Наверное, потому, что человек в двенадцать раз опаснее для журавля, чем для кулика-перевозчика...

2 с е н т я б р я.

В лесу половодье грибов! Крошечные, с пуговку, и огромные, как зонты. Парочками, компаниями, стайками, толпами, шеренгами и зигзагами, кольцами и вереницами. В россыпь, кучками, гроздьями. Козырьками, этажами, ярусами. Под цвет опавших красных листьев осин, желтых листьев берез, бурых дубовых и зеленых ольховых. Лиловые, как чернила, и синие, как васильки. Белые, как снежинки, и черные, как угли. Со шляпками, похожими на тарелки, на блюдца, на вазочки и на рюмки. Полосатые, с пятнышками и с каемкой.

Грибы на земле, на валежинах, на пнях и деревьях. Под осинами, соснами, березами и елями. Грибы затопили лес!

3 с е н т я б р я.

Царевну-лягушку на белой кувшинке я еще летом видел. А сегодня встретил... жабьего короля! С белым пушистым перышком на макушке.

Король шагал раскорякой, и перо-султан виляло из стороны в сторону, словно король обмахивался веером. Перо было очень ему к лицу: пышный султан над золотым бессмысленным глазом. Непонятный и необъяснимый. Даже сказочный.

Необъяснимый, если бы рядом не был... курятник! Из него-то и шествовал жабий король. Там-то и прилипло к его голове куриное белое перышко.

10 с е н т я б р я.

Вспугнул на опушке одного за другим трех вальдшнепов. Лежали они на опавшем листе совершенно неразличимые. Один в трех шагах взлетел, и я успел пощупать ладонью лежку: теплая! Помета на лежке нет - значит, не всякий звериный нос по запаху его отыщет.

И все-таки беспокойная у вальдшнепов жизнь.

Самое опасное время - тяга. Летает вальдшнеп открыто, сам себя напоказ выставляет, да еще издали предупреждает охотника о своем приближении. Тянет с апреля и по июль; и все два месяца слышны по вечерам выстрелы, хоть охота давно и закрыта. С мая вальдшнепиха садится на яйца. Сидит на гнезде до последнего, надеясь на свою невидимую одежку. И каждый шорох близких шагов для нее - это шаги самой смерти. Потом беспомощные вальдшнепята, которых надо пасти и спасать! Два месяца непрерывных опасностей ночью и днем.

Кончились гнездовья и тяга - начинается линька. Птицы слабеют, прячутся, а хищники этим пользуются. Но вот уцелевшие вылиняли и окрепли. Некоторые петушки в сентябре снова начинают "тянуть" и вместе с самками вылетают к воде и на грязь. И снова их караулят охотники. Начинается так называемая "охота на грязи", "охота на воде", "охота на осенней тяге". А в конце сентября "охота на высыпках" - на пролетных птиц.

Октябрь. В средней полосе охота с легавой. Припоздалые вальдшнепы гибнут от неожиданных морозов и снегопадов: слабый клюв их не может проткнуть затвердевшую землю. А на юге ослабевших от перелета птиц ловят по ночам с фонарями. Ослепленные светом вальдшнепы жмутся к земле - и их накрывают сачком.

С ноября по февраль - зимовка. Охотники, хищники, сильные заморозки, большие снегопады. Все меньше и меньше спокойных мест: вырубают леса, прокладывают дороги, строят поселки. Все меньше и меньше вальдшнепов переживают зимовку. А впереди перелет на север за тысячи километров! А там все сначала...

Год жизни, 365 смертельно опасных дней.

15 с е н т я б р я.

В галочниках галки живут, в синичниках - синицы. А в скворечниках, понятно, скворцы. Все ясно и просто. Но в лесу редко бывает просто...

Знал я один скворечник, в котором жила... сосновая шишка! Она высовывалась из летка и шевелилась. Когда я подошел к скворечнику, шишка в летке задергалась и спряталась!

Я спрятался за дерево и стал ждать. Напрасно! Лесные секреты так походя не разгадывают. Лесные секреты прячутся за дожди и туманы, скрываются за болота и буреломы. Каждый за семью замками скрыт. И чтобы добраться, нужно терпение.

Но какое уж тут терпение, когда шишка в летке поворачивается, как живая!

Я взобрался на дерево. Скворечник по самый леток был набит сосновыми шишками! И ничего больше в нем не было. И живой шишки не оказалось: все лежат неподвижно. Я выбросил из скворечника шишки и сполз по дереву вниз.

Вчера я опять приходил к этому дереву. На этот раз в скворечнике поселился... березовый лист! Я стал всматриваться, листик насторожился, замер и... спрятался!

Я снова полез на дерево. Теперь скворечник был набит сухими березовыми листьями! И больше ничего. И живого листика нет...

И вот я тут сегодня. В летке никого не видно. Я привалился спиной к соседнему дереву и жду.

Шуршит осенний лес. Листья падают, порхают, кружат, ложатся на голову, на плечи, на сапоги. Стоял я, стоял и вдруг исчез! Так бывает: идешь - и тебя видят все, а встал - и исчез. Теперь ты видишь тех, кто мимо тебя пойдет.

...Дятел прицепился с лёта к скворечнику да как застучит! А из него, из этого таинственного жилья живой шишки и живого листика, выскочили и полетели... мыши! Нет, не летучие мыши, а лесные. Растопырили в стороны лапки и летели вниз, словно на парашютах. Шлепнулись на землю и разбежались.

Так вот кто, мне на удивление, шевелил в летке шишку и листик! Устроили они в скворечнике свою кладовую и спальню. А пока я карабкался к ним - успевали незаметно удрать. А дятел свалился как снег на голову, перепугал и разогнал!

Так что же на дереве: скворечник или мышатник? Может, и в галочниках с синичниками тоже не одни синицы и галки живут? Что ж, походим узнаем...

18 с е н т я б р я.

Сыплет осенний нудный дождь. До листика вымокли кусты и деревья. Лес притих и насупился. И вдруг осеннюю тишину нарушило ярое, прямо весеннее бормотание косача! Певчий дрозд откликнулся - просвистел свою песню. Затенькала теньковка-пеночка.

И на опушке, и в глубине леса послышались голоса птиц. Это их прощальная песня. Но и в прощальных песнях слышна радость.

Странный лес в сентябре - в нем рядом весна и осень.

Желтый лист и зеленая травинка.

Поблекшие травы и заново зацветающие цветы. Утром сверкающий иней, а днем стрекозы и бабочки. Теплое солнце и холодный ветер.

Увядание и расцвет. Песни и тишина.

И грустно и радостно.

21 с е н т я б р я.

Тук-тук!

- Войдите!

Снова тук-тук! Но никто не входит. Ого, а стучат-то не в дверь, а в окно! Выглядываю - дятел! Прицепился на раму и стучит.

- Здравствуй! - говорю.

А он как испугается - и в лес!

Избу принял, наверное, за толстенное дерево, а окно - за дупло. И вдруг в этом дупле кто-то шевелится и разговаривает! Белку в дупле видел, летягу видел, летучую мышь встречал, а чтобы такое чудище - в первый раз! Это был молодой дятел, он многое еще не видел.

В полдень дятел снова вернулся. Для начала все бревна пересчитал. Потом в каждое окно-дупло заглянул. Чудно: видно все, а влезть нельзя! На крыльце ступеньки пересчитал: шесть. В трубу потюкал: крепкая. Что бы еще проверить? Стал в заборе доски считать. С доски на доску, с доски на доску. Считал, считал - сбился. Давай сначала!

Считал-считал - невмоготу. Не может больше считать, вот как наелся! На каждом бревне по пауку, на каждой ступеньке по жуку, на каждой доске по две личинки. Даже живот из-под перышек вздулся. Синеватый такой и голый - дятел-то совсем молодой.

Крылья и хвост как у большого, а живот просвечивает, перья на нем короткие. И что из того, что шапка на голове красная и большая: голова-то еще не та. Это ж надо - окно с дуплом спутать!

Ну да ничего. Дней у него впереди - считать не пересчитать. Во всем еще разберется.

23 с е н т я б р я.

Было лето и нет - загудел над лесами ветер. Солнце теперь появляется только вдруг, и тогда все вокруг просияет! Заблестит вода, заблестят склоненные травы - и воздух заструится блескучими паутинками.