Тем не менее оба — и Шухаев, и Оксман — слышали на Колыме о судьбе Мандельштама, и оставили об этом, каждый, свои «вторичные» свидетельства.
Шухаев — более творческое и фантастическое: Кире Вольфензон-Цыбулевской (вдове Александра Цыбулевского) он как-то рассказывал, что однажды в лагере его угостили самокруткой, свернутой… из мандельштамовского автографа!..
Это когда же — в 1947 году, по дороге в Грузию?
Что касается Оксмана, то он как историк уснащает свои сведения — легендарные, но не фантастичные — всеми необходимыми ссылками (на «товарищей» и «врачей»), Сведения эти впервые встречаются даже не у него самого, а в воспоминаниях об О. М. Елены Михайловны Тагер.
Оба товарищи еще с юношеских лет и оба пушкинисты, Оксман и Тагер встретились в 1943 году в Магадане. Между ними завязалась своеобразная «переписка из двух углов», и в первом же письме Оксман сообщил о смерти Мандельштама.
Е. М. Тагер приводит выдержку из его письма:
К несчастью, это верно. Я говорил с товарищами, бывшими при нем до конца, говорил с врачами, закрывшими ему глаза. Он умер от нервного истощения, на транзитном лагпункте под Владивостоком. Рассудок его был помрачен. Ему казалось, что его отравляют, и он боялся брать пайку казенного хлеба. Случалось, что он съедал чужую пайку (чужой хлеб — не отравлен), и Вы сами понимаете, как на это реагировали блатари. До последней минуты он слагал стихи, и в бараке, и в поле, и у костра он повторял свои гневные ямбы. Они остались незаписанными, — он умер.
МИФОТВОРЦЫ И МИСТИФИКАТОРЫ
Реконструкция смерти или перевоплощение?
Нина Савоева и Варлам Шаламов[481]
1
Нина Владимировна Савоева-Гокинаева родилась 15 августа 1916 года в селе Христиановском (ныне город Дигора) в Северной Осетии. С детства мечтала стать врачом и, — поступив в Московский медицинский институт имени Сеченова, — врачом стала.
Окончив институт в 1940 году, из четырех предложенных ей для распределения мест она добровольно и сознательно выбрала Колыму: там, как ей казалось, больных очень много, и врачи особенно нужны. Ее направили в распоряжение УСВИТЛа на Колыму.
Там она работала в различных больницах и санчастях: на прииске имени Чкалова Чай-Урьинского горнопромышленного управления, в поселке Беличье Юго-Западного управления (начальником санчасти), на приисках «Ударник», в Нижнем Семчане и Сусумане. Врач-подвижник, она спасла жизнь и здоровье многих и многих з/к. За осетинскую смоль волос больные называли ее «мама черная», со многими из них она переписывалась потом еще десятки лет.
Среди спасенных и выхоженных ею был и молодой фельдшер, бывший студент-медик Борис Николаевич Лесняк (1917–2004), из-за которого ее в 1944 или 1945 году выгнали из партии и за которого в ноябре 1946 года она вышла замуж.
Он родился 17 августа 1917 года в Чите. Годы с 1924 по 1933 он провел за границей — в Маньчжурии, на Китайской военной железной дороге (КВЖД), где его отец, Николай Никодимович Лесняк, работал таможенником на железной дороге. В 1931 году Борис поступил в дорожно-строительный техникум в Харбине, где проучился два года до возвращения в СССР. Его мать — Вера Яковлевна (впоследствии также репрессированная) — была врачом-стоматологом.
Собираясь идти по ее стопам, Борис поступил в 1936 году в 3-й Московский медицинский институт, подрабатывая при этом разгрузкой вагонов и еще систематизацией архива негативов у знаменитого фотографа Моисея Наппельбаума.
Но в 1937 году его арестовали. С 1 ноября 1937 и по середину июня 1938 года он провел в Бутырской и Лубянской тюрьмах, соседями по камере были арестованные коминтерновцы. Его следователь — капитан Новиков — довел дело до приговора: постановлением Особого совещания, Лесняк получил 8 лет ИТЛ по статье 58.10.
В середине июля 1938 года — после этапа во Владивосток — пароход «Джурма» доставил его на Колыму. Почти три года — до середины 1941 года — Лесняк проработал на прииске Верхний Ат-Урях — на золотодобыче в открытом забое. Заболев (дистрофия и куриная слепота), он попал в приисковую больницу, где его и спасла «мама черная» — доктор Нина Савоева.
480