Оказалось, что это приглашение на оглашение завещания Феликса Юсупова. Того самого, который погиб несколько месяцев назад при перестрелке в Одессе, когда выясняли отношения черный археолог Бетси МакДугал и местный торговец историческими артефактами Булыгин. Феликс тогда долго висел на волоске между жизнью и смертью, однако слепые богини судьбы безжалостно обрезали нить его жизни. Хотя Юсупов все-таки исхитрился и напоследок, похоже, приберег ход конем.
Весь остальной путь Алекс недоумевал, о чем хотел сказать ему Феликс уже после своей смерти. И что заставило его упомянуть в завещании профессора археологии Алекса Енски. Конечно, Юсупов читал в госпитале книгу о Египте, автором которой был профессор, но книга книгой, а завещание завещанием.
Калиброванные белокурые стюардессы-датчанки не взволновали воображение Енски-старшего, пребывающего в глубоком недоумении. Что-то колючее и тревожное поселилось внутри. Алекс ерзал в кресле, хмурился и все время пил минералку.
Самолет компании “Бритиш Эарлайнс” прошел по краю сознания, приземлившись в Лондоне в положенный срок.
Дома его встретил взъерошенный Гор. Уже несколько дней подряд его молодая жена с Украины плохо себя чувствовала. Сам Гор выглядел так, словно кто-то таскал его за волосы. Он ходил по дому как тень отца Гамлета и незлым тихим словом вспоминал семейного врача. Семейный врач, безобидный швед с каменным лицом, в который раз терпеливо объяснял, что эти недомогания связаны с переменой климата и ничего страшного и необратимого не происходит. Покой и витамины сделают свое дело, и Джейн, как называли Яну Градову англичане, обязательно поправится. Гор очень красочно передал разговор с врачом в лицах, и теперь его глаза горели от раздражения, он нервничал и мял пальцы рук.
Алекс отнес свой чемодан в кабинет и, не раздеваясь, упругим шагом отправился в крыло молодоженов.
В комнате было тихо и стоял полумрак. Тяжелые портьеры были задернуты, и только мелкие пылинки лени-
во укладывались спать в тонком лучике света. Джулия, услышав звук открываемой двери, повернула голову. Она лежала на супружеском ложе белее простыней.
“Бедная девочка, — подумал про себя Алекс. — Этот климат не для южной красавицы”.
Жену себе Гор подобрал действительно красавицу. Темно-русые волосы и удивительно красивые глаза. К своему стыду Алекс не мог вспомнить, какого они цвета, но это было несущественно, важно было то, что их выражение было поразительно похожим на выражение глаз его матери. Они так же лучились покоем и теплом, вызывая в памяти волшебные картины детства. И хотя Джейн была еще молода и до конца не осознавала той чарующей магии, от которой у пожилого Енски щемило сердце, в доме словно наступили сумерки, когда она заболела.
Алекс чуть подтянул рукав и тыльной стороной руки с осторожностью коснулся лба невестки. Он был холодный и чуть влажный. Профессор взял девушку за руку, присел на край кровати и спросил:
— Как ты себя чувствуешь, дорогая?
Яна смущенно улыбнулась и слабым голосом сказала:
— Ничего, я скоро поправлюсь. Все будет хорошо.
— Хорошо, — повторил профессор нахмурившись и задумался.
С появлением женщины в комнатах Гора что-то неуловимо изменилось. Может быть, в этом виноват небрежно наброшенный на спинку стула воздушный женский пеньюар, а может быть, тонкий аромат духов. Енски-старший уже полгода пытался найти ответ на этот вопрос, и у него никак не получалось. Все время дела, заботы, неотложные звонки, конференции. Иногда ему даже казалось, что если он найдет ответ на этот вопрос, то все колдовство растает, как утренний туман. Это легкое чувство окутывало его спокойной радостью за сына, и он отмахивался от всяких назойливых мыслей и глупых вопросов, легкомысленно считая, что счастье не поддается логике.
— Тр-рубы Иер-рихонские… — прошептал он по слогам и, вновь оживившись, заботливо сказал: — Если тебе вдруг станет лучше, спускайся к ужину скрасить наше мужское общество.
Он ласково похлопал ее по руке и прошел в свой кабинет. Выходя из спальни, он краем уха уловил тихое воркование Гора.
— Моя Джейн, моя красавица… — успокаивал он ее, а может быть, и себя.
Енски вспомнил, как Гор пришел к нему в кабинет и просто сказал:
— Папа, я женюсь.
Слова связали реальность, как паутина муху, и повисли между отцом и сыном. Алексу показалось, что кабинет, и без того оформленный в темных тонах, вдруг, как коробочка, захлопнулся и стало черным-черно. К горлу подступило что-то мягкое, дышать стало трудно и даже страшно. Каждый вздох отсчитывал в обратном порядке время, отпущенное на ответ.