— Колеи, — сказал вдруг Финн, схватил меня за рукав и потянул мою руку к раскисшей от дождя земле. Следы и запах недавно разрытого колесом грунта говорили о том, что здесь проехала повозка, и возможно, не одна.
— По крайней мере, они в безопасности, — пробормотал я, и мы двинулись к темной хижине, вслед за Ньялем и Хленни, Онунд висел у них на плечах.
В грубо построенной хижине жили только в теплое время года, стены возвели из расщепленных бревен, крыша из дерна, щели замазаны глиной. Внутри пахло кожей, железом и маслом, в воздухе висела мелкая каменная пыль. Я облизал губы.
— Как Онунд? — спросил я побратимов, пока те укладывали раненого на пол.
— Тяжелый, — устало проворчал Хленни Бримилль.
— Он бредит, — добавил Рыжий Ньяль, и я подошел поближе к хрипящему Онунду, чтобы разглядеть, насколько плохи его раны, но было темно.
— Ребенок, — бормотал он сквозь разбитый нос, — ребенок...
— Он повторяет это с тех пор, как мы его освободили, — пробормотал Рыжий Ньяль, вытирая вспотевшее лицо. Ботольв споткнулся обо что-то и выругался.
— Тише ты, недотепа, — хрипло пробурчал Финн, — еще начни в щит колотить, мышиные твои мозги.
— Я искал фонарь, — последовал угрюмый ответ. — Немного света не помешало бы.
— Действительно, а почему бы не запалить хижину, а? Наши преследователи прозябают в холоде, сырости и темноте, и мы можем позвать их сюда, прямо к нам?
Ботольв угрюмо почесал голень.
— Почему всегда спотыкается здоровая нога? — спросил он. — Почему не эта проклятая богами деревяшка?
В это время снаружи послышались звуки, которые мне совсем не понравились, я шикнул, заставив всех умолкнуть. Какое-то движение, приглушенный стук копыт по влажной земле, кто-то высморкался.
Глаза Финна сверкнули, и он проскользнул мимо меня наружу, в ночную тьму, мы же замерли внутри в тревожном ожидании, прислушиваясь.
Трое, может, четверо, предположил я, и лошадь, но не под седоком.
— Хижина, — раздался голос. — По крайней мере сможем обсохнуть.
— Может, разведем огонь... зарежем лошадь, наедимся напоследок мяса, — ответил другой.
— Ага, покажем всем, где мы находимся, а, Бергр? — громко сказал третий. — Прежде чем заходить в эту хижину, Хамунд, я хочу обойти кругом и убедиться, что мы тут одни.
— Нет здесь никого, — ответил тот, кого назвали Хамундом. — Во имя Молота! Ты, Брюс, как старуха. Зачем мы тащим с собой эту хромую клячу, разве не для того, чтобы ее съесть?
— Мы поедим в более подходящее время, — ответил Брюс.
Они присели на корточки возле хижины. Враги были не больше чем на расстоянии вытянутой руки от нас — через бревенчатую стену.
— Поскорее бы Рандр Стерки закончил со всем этим, — пробормотал Бергр. — Я лишь хочу получить свою долю и купить где-нибудь ферму. И коров. Я люблю парное молоко.
— Ферма, — фыркнул Хамунд. — Зачем покупать ферму и работать на ней? Куда лучше перезимовать в хорошей теплой усадьбе, с толстозадой рабыней под боком, а когда придет весна, опять отправиться в набег — вот это по мне.
— Я думал, ты пойдешь на разведку, — проворчал Брюс, а Хамунд громко отхаркался.
— Зачем? Они далеко отсюда. Никого здесь нет, только дождь и мы. Кто эти жалкие беглецы? Горбатый скорее всего уже сдох. Я слышал, не многие из них остались в живых после битвы, которую мы выиграли. Им остается только бежать и прятаться. Они уже, наверное, на полпути к горам, давно отсюда ушли. Нужно забрать добычу, скольку сумеем унести, и уйти.
— Все равно, иди и осмотрись. Один из выживших — Финн Лошадиная Голова, — ответил Брюс, поднявшись на ноги.
Повисла тишина, потом началась какая-то возня, кто-то шумно с облегчением выдохнул и стал мочиться на стену хижины.
— Финн Лошадиная Голова? — пробормотал Бергр. — Из Обетного Братства? Говорят, он ничего не боится.
— Я это исправлю, — загоготал Хамунд.
— Лучше моли Одина, чтобы тебе никогда не пришлось с ним встретиться, — ответил Брюс, видимо, сменив позу, так что звук струи изменился, голос стал приглушенным. Наверное, он говорил, обернувшись через плечо. — Я ходил с ним в набеги, поэтому знаю. Я видел, как он поднимается и идет к вражеской стене щитов, и стоящие в стене при виде его разбегаются в панике.
— Я знаю, — вдруг раздался голос, который я очень хорошо знал — зловещий, холодный и глубокий, как могильная яма.
Уверен, он звучал прямо у уха Брюса.
— Говорят, что враги бегут из-за моей отрыжки элем. Что скажешь, Брюс?
Журчание прекратилось. Все замерло. Затем Бергр всхлипнул, Хамунд взвизгнул, и все пришло в движение.
— Изнутри лед не сломать, так говорила моя бабка, — проворчал Рыжий Ньяль.
Как только раздались крики и удары, мы бросились наружу, почти выбив дверь.
К тому времени, как мы достигли места схватки, все уже было кончено, Финн устало вытирал кровь со своего «Годи», затем пнул грязным носком сапога одно из трех лежащих тел.
— Я его не узнал, — сказал Финн, взглянув на меня. — Может, тебе он знаком?
Это Брюс, подумал я, потому что его штаны были спущены до колен, кровь с дождем смешались на его бородатом лице, капли стекали в раскрытые незрячие глаза. Я тоже его не узнал и сказал об этом Финну, он пожал плечами и кивнул.
— Жаль, что он меня знал, а мне был знаком не больше, чем подмышка шлюхи. Наверное, неправильно убивать такого человека в черную дождливую ночь, — проворчал он.
Приковылял Ботольв, он держал в руке конец веревки, привязанной к недоуздку лошади, хромавшей почти в ногу с великаном, и Финн, заметив это, рассмеялся. Ботольв принял его смех за признательность и обрадовался.
— От всех этих разговоров о лошадях мне захотелось есть. Сейчас, когда враги мертвы, мы можем развести огонь и приготовить эту клячу.
Я подошел ближе, и лошадиная морда уткнулась мне в грудь, узнав меня, я ее тоже хорошо знал — это был почти еще жеребенок, из которого вырастет добрый жеребец, он и его братья паслись в нашей долине. Я провел ладонью по хромой ноге жеребенка и почувствовал жар и шишку на бабке, это был еще не костный шпат, просто костный нарост около копыта, от которого лошадь не сильно страдала. Она была тощей, как и все лошади после зимы, вся в грязи, покрытая грубой попоной, но забивать ее было рано. Я так и сказал, удивляясь, почему Один послал мне именно эту лошадь в эту ночь.
Ботольв, расстроившись, покачал головой.
— Эта кляча еле держится на ногах, — сказал он. — Или нам подождать, пока она сдохнет сама?
— Она не умрет. Хорошая трава и должный уход, и лошадь поправится, — ответил я Ботольву, глядя в его большое, плоское и угрюмое лицо. — Если же она все-таки умрет в нашей долине, то не сейчас и не из-за голода.
— Ятра Одина, — прорычал Финн. — Обычно я не согласен с Мышиными мозгами, но это просто лошадь. Ты думаешь, ее сильно заботит, от чего она подохнет?
— Все в руках Одина, — ответил я.
Ботольв недовольно заворчал, направился к хижине и резко дернул недоуздок, голова лошади мотнулась в сторону. Финн пожал плечами и пристально посмотрел на меня, на лошадь, на лежащие мертвые тела.
— Ну что ж, — проворчал он, — по крайней мере, можем положить Онунда на это чудище, конечно, если твой дорогой жеребёнок не слишком ослабел.
Я проигнорировал его издевку, как и не обращал внимания на дождь. Конечно, тощей лошади придется нелегко — перевозить тяжелого Онунда, но от этого она не сдохнет, по крайней мере, в ближайшее время.
— Почему ты решил, что нам осталось идти недолго? — спросил Финн, взглянув на меня снизу вверх — он обшаривал мертвые тела. — Мы не можем остаться здесь до рассвета — придут еще враги, их будет больше. А если пойдем дальше во тьме, то заблудимся и всю ночь будем ходить кругами.