История подошла к концу, и это немного расшевелило людей. Ровальд скорбно покачал головой.
— Только подумай, — сказал он, подталкивая локтем соседа, которым оказался Стирбьорн. — Если бы ворон не остановился перекусить, все люди были бы сейчас живы.
— Во всем виновата мертвая овца, — огрызнулся Стирбьорн.
— Или ее вкусные глаза, — угрюмо добавил Оспак.
Колль пошевелился и застонал, пробудившись от ночного кошмара.
— Лунный свет, — сказал он, и некоторые подняли глаза — словно тусклая серебряная монета, луна плыла по небу между туч.
— Дождь и ветер, — пробормотал Торбранд.
— Здешние места славятся этим, — сказал Оспак, в ответ раздавались слабые усмешки.
— Такая же луна, — прошептал Колль, — сияет у меня дома.
Воспоминания о доме стали для нас связующим звеном, на короткий миг поникшие лица озарились радостью. Стирбьорн облизал сухие губы с мыслями о доме — они отображались на его лице; его дом стоял под такой же серебряной монетой-луной, плывущей в небе, но был далек и недосягаем. Он умрет здесь. Все мы умрем здесь.
— Расскажи о своем доме, — попросил монах, и Колль попытался
Он говорил еле слышно, шепотом, но эта нить звуков словно сшила наши сердца. Он рассказывал о том, так весело бежать босиком по пляжу, по линии прибоя. Собирать яйца чаек. Играть с собакой. Рыбачить. Эти простые мальчишеские радости были так же далеки от этих суровых и жестоких воинов, как и эта луна, но все же у каждого остались какие-то похожие воспоминания из детства, и эти внезапно нахлынувшие мысли заставили всех заморгать. Побратимы заворчали от тоски, когда Колль рассказывал, каково кататься по замерзшей реке на коньках из козьих костей. Затем голос мальчика угас, словно сжалился над нами, и Колль задремал.
— А как насчет твоего дома, монах? — грубо спросил я, скорее чтобы избавиться от мучительных воспоминаний Колля, уверенный, что рассказ о Миклагарде отвлечет людей от мрачных мыслей, ведь большинство из них вряд ли там были, а если и были, то недолго.
— Стены города поднимаются как скалы, — произнес Лев с придыханием, — башни и купола покрыты золотом. Утром легкая дымка висит над крышами, а еще там корабли...
Он остановился, и я поразился, заметив, что его глаза горят. Великан Мурроу шумно пошевелился и кашлянул, словно извиняясь.
— Я слышал, что там женщины редкой красоты, — проворчал он, — но они ходят с покрытой головой и закутаны в одежды, как мусульманки. Но ведь все в Миклагарде веруют в Христа?
— Есть одетые, есть обнаженные, прекрасные и уродливые, как коровий зад, — ответил Лев с легкой улыбкой. — Там есть разные женщины, но ты спросил об этом не того человека, потому что они меня не интересуют. Ведь я — христианский священник.
— Я тоже слышал об этом, — произнес угрюмо Рандр Стерки. — И мне очень интересно, как мужчина может отказаться от женщин из-за своего бога.
— А меня удивляет, зачем твой бог просит отказываться от женщин? — добавил Онунд, что вызвало дружный смех.
Даже я немного расслабился, и мне стало хорошо. Показалось даже, что колючий и напряженный Рандр Стерки несколько смягчился.
— Но хуже всего то, — прорычал Финн, — что христиане говорят, что не должны сражаться.
— Но они все же сражаются, — заметил Миркьяртан. — Потому что поляне, с которыми мы деремся, христиане, а еще я слышал, что нет армии сильнее, чем войско Великого города, но ведь там все — последователи Христа.
Лев снисходительно улыбнулся.
— Им не велят убивать, — поправил Мурроу, — так говорят все лицемеры-священники в моей земле. Возможно, в Великом городе говорят иначе. Я слышал, что они проповедуют того же Христа, но по-другому.
— Есть одно правило, — Лев говорил медленно, выбирая слова, словно курица выискивает зернышки, — которое гласит, что убивать нельзя. Мы называем это заповедью.
— Вот значит как, — пробормотал Финн презрительно. — Христианские священники велят воинам не убивать, а их вожди приказывают обратное. Удивительно, что все так устроено.
Лев слащаво улыбнулся.
— На самом деле первоначальное Евангелие призывало нас не убивать жестоко, что немного отличается от того, что вы, северяне насчет этого думаете.
Побратимы закивали и задумчиво нахмурились.
— Так происходит, когда произнесенные слова записывают, — заявил Оспак, покачав головой, и все замолчали, вспомнив слова Рыжего Ньяля.