Он никогда не интересовался математикой - ни в школе, ни в колледже. Он смеялся над точными науками и никогда не сказал доброго слова об учителе математики или другой точной науки, но в его словах об этих учителях или о ком-либо ином никогда не было ничего ехидного или злорадного.
Более всего в школьные годы его поразили романы Дизраэли. О Диккенсе как о романисте он говорил с презрением...
В старших классах он почти полностью сосредоточился на изучении классиков, плавная красота его устных переводов в классе из творений Фукидида, Платона и Вергилия незабываема».
Этот, скажем так, фотопортрет Оскара в школьные годы поражает своей четкостью, Оскар предстает здесь, как живой, но у меня есть и другой его портрет, созданный еше одним его современником, с тех пор снискавшим славу в качестве ученого в Тринити-Колледже - этот портрет в целом подтверждает черты, изображенные сэром Эдвардом Салливаном, но подробнее освещает интеллектуальные таланты Оскара, которые расцвели впоследствии.
Этот наблюдатель, пожелавший скрыть свое имя, пишет:
«Оскар был наделен язвительным остроумием, почти все прозвища в школе раздавал он. Он очень хорошо успевал по литературе, особенно хорош был в поэзии...
Мы заметили, что он отдает предпочтение изданиям классиков большого формата с крупным шрифтом...Костюм его всегда был более опрятен, чем у всех остальных мальчиков.
Он был широко начитан, читал очень быстро, сколько он запоминал из прочитанного, судить не могу. Музыкального таланта у него не было.
Мы считали, что учится он хорошо, но не блестяще. Но в выпускном классе он поразил всех на экзамене на классическую медаль, с легкостью превзойдя нас всех в чтении наизусть греческой пьесы («Агамемнон»)».
Сейчас попробую выделить одну-две черты из этих так называемых фотопортретов, а потом нарисую полную картину, добавив то, что мне рассказывал сам Оскар. Наслаждение юмористической романтикой и приятный характер - черты, которые отметил сэр Эдвард Салливан, оставались отличительными чертами Оскара на протяжении всей его жизни. А также - забота о костюме, любовь к изданиям большого формата, любовь к литературе «с особой склонностью к поэзии» - все эти качества отличали его до самого конца.
- До выпускного класса в Порторе, - однажды сказал мне Оскар, - у меня и в помине не было такой репутации, как у моего брата Вилли. Я читал слишком много английских романов, слишком много поэзии, был слишком мечтателен для того, чтобы хорошо выполнять школьные задания.
Знания приходили ко мне через удовольствия - думаю, так они всегда и приходят... .
Почти в шестнадцать лет мне начали открываться чудо и красота жизни Древней Греции. Казалось, я вдруг увидел белые фигуры, отбрасывавшие пурпурные тени на раскаленные от солнца палестры: «Стайки обнаженных юношей и девушек, - вспомни слова Готье, - движутся на темно-синем фоне, словно на фризе Парфенона». Из любви к Древней Греции я начал жадно читать древнегреческих авторов, и чем больше читал, тем больше меня это поглощало:
«О, сколь золотые часы были у нас,
Когда сидели мы рядом,
Когда белые одежды хора
Колебались волнами в воздухе прозрачном;
Вот котурны ступают величаво
По насыщенным строкам ямба,
И рокочущий анапест
Клубится, словно пар, над гробницей».
Директор школы всегда ставил мне моего брата Вилли в пример, но в выпускном классе Порторы даже он признал, что я начал учиться намного лучше. Там был заложен фундамент полученного мною классического образования.
Позднее мне как-то раз пришло в голову спросить у Оскара, не была ли жизнь в пансионе большой закрытой частной школы насыщена пороками чувственности.
- Все англичане так говорят, - ответил Оскар, - но у меня такого опыта не было. Фрэнк, я был сущее дитя до шестнадцати лет. Конечно, я был чувственен и любопытен, как все мальчики, и у меня были обычные для мальчиков мечты, но я не увлекался ими чрезмерно.
В Порторе девять из десяти мальчиков думали исключительно о футболе, крикете или гребле. Почти все занимались спортом - бегали, прыгали и тому подобное, не было заметно, чтобы кто-нибудь думал о сексе. Мы были просто здоровыми юными варварами.