Но соображения, которые сподвигли меня написать эту книгу, не оставляют места для каких-либо личных привязанностей. Могу лишь повторить вслед за латинянами:
"Non me tua fervida terrent,
Dicta, ferox: Di me terrent, et Jupiter hostis."
И даже это будет лишь часть правды. Мне кажется, юности всегда следует быть благоразумной, поскольку юности есть что терять, но я вступаю в пору жизни, когда можно себе позволить быть дерзким, можно даже решиться быть собой и написать всё, что думаешь, не обращая внимания на подлецов и дураков, не заботясь о том, какое зло может тебе причинить этот мир. Мое путешествие почти окончено, я вижу порт назначения: как хороший капитан, я уже опустил высокие мачты и свернул фрондерские паруса, готовясь к долгой стоянке на якоре - теперь мне нечего бояться.
Бессмертные поддерживают меня в моем начинании. Греческая трагедия касалась тем намного более ужасных и отталкивающих - например, пир Фиеста, и Данте не отказался от описания противоестественной трапезы Уголино. Лучшие современные критики одобряют мой выбор. «Всё зависит от темы, - говорит Мэтью Арнольд, рассуждая о великой литературе. - Выберите подходящее действие - масштабное и значительное действие, прочувствуйте ситуацию: когда вы это сделаете, всё остальное приложится, поскольку средства выражения - вспомогательны и вторичны».
Сократ был признан виновным в развращении молодежи и приговорен к смерти. Его осуждение и наказание, безусловно, являются масштабными событиями, которые Мэтью Арнольд объявил единственной высшей и неизменной литературной ценностью.
Действие, повлекшее за собой возвышение и крах Оскара Уайльда, имеет аналогичный характер и представляет собой непреходящий интерес для человечества. Критики могут возразить, что Уайльд - фигура менее значительная, чем Сократ, но даже если бы это было так, это не повлияло бы на положение творца: портреты великих людей этого мира - вовсе не портреты Наполеона или Данте. Различия между людьми не столь важны в сравнении с их врожденным сходством. Изобразить смертного так, чтобы он обрел бессмертие - вот задача художника.
Кроме того, существуют и особые причины, по которым я взялся за эту историю. Оскар Уайльд на протяжении многих лет был моим другом, я высоко ценил его до самого конца, он всегда оказывал на меня чарующее воздействие, целительное для души. Его ужасным образом наказали люди, которые были намного ниже его по уровню развития: его уничтожили, поставили вне закона, преследовали, пока сама Смерть не явилась к нему, как избавление. Вынесенный ему приговор позорит лишь его судей. Эта история исполнена трагического пафоса и преподает незабываемые уроки. Я ждал более десяти лет, надеясь, что кто-нибудь напишет о нем в таком ключе, чтобы я мог посвятить себя иным занятиям, но ничего подобного так и не было написано.
По моему мнению, Оскар Уайльд был более велик как собеседник, чем как писатель, а это - самая непрочная слава. Если я не расскажу его историю и не нарисую его портрет, этого не сделает никто.
Английские моралисты могут обвинить меня в нападках на мораль: обвинение более чем абсурдное. Сами основы этого старого мира - моральны: пепел и зола плывут в пространстве, все движения и само существование следуют безжалостному закону. Мыслитель может дать определение морали, реформатор может попытаться привести наши представления о морали в большее соответствие с фактами: человеческая любовь и жалость может попытаться смягчить ее случайные несправедливости и невыносимую грубость, но это - единственная свобода, которой обладаем мы, смертные, единственная передышка, которую нам предоставляют.
Читатель этой книги увидит творца-Прометея, прикованного железными цепями к гранитной скале английского пуританства. Никто не принял во внимание его таланты и добродетели, никакой скидки ему не сделали за его выдающиеся достижения: его вытравили из жизни, потому что его грехи не были грехами, присущими английскому среднему классу. Преступник был намного лучше и благороднее, чем его судьи.
Налицо все элементы - жалость, скорбь и страх, необходимые для великой трагедии.
Художник, который считает Оскара Уайльда великим и провокационным предметом для своего искусства, не нуждается в аргументах для оправдания своего выбора. Если картина будет великим и живым портретом, моралист будет доволен: на картине должны быть темные тени. так же, как и свет, этот эффект должен увеличить меру нашей терпимости и усилить нашу жалость.
А если же портрет нарисован плохо, все доводы в мире и восхваления всех в мире сикофантов не спасут картину от презрения, а художника - от осуждения.