Оскар сидел у его ног и изо всех сил впитывал новое эстетическое учение. Он даже осмелился присвоить некоторые наиболее яркие истории Уистлера, из-за чего у него произошел конфликт с учителем.
Приведу один эпизод:
арт-критик «The Times» Хэмфри Уорд пришел на выставку картин Уистлера. Его переполняло необоснованное чувство собственной важности, он схватил мастера за петлицу и сказал, указывая на одну из картин:
- Вот это хорошо, первоклассная картина, очаровательная цветовая гамма, но, знаете, - тут он поверх своего плеча указал пальцем на другую картину, - вот это - плохо, всё нарисовано неправильно...плохо!
- Друг мой, - воскликнул Уистлер, - вам никогда не следует говорить, что вон та картина хороша, а вон та - пдоха, никогда! «Хороший» и «плохой» - не те термины, которые вам следует использовать. Говорите «мне это нравится» или «мне это не нравится», тогда вы будете в своем праве. А теперь ступайте выпейте виски - уверен, вам это понравится.
Оскара восхитила остроумная отповедь, он воскликнул:
- Жаль, что не я это сказал.
- Еще скажете, Оскар, еще скажете, - последовал молниеносный ответ Уистлера.
Влияние Уистлера, по моему мнению, оказалось наиболее важным для формирования таланта Оскара Уайльда. Уистлер научил его тому, что гении стоят особняком и не подчиняются законам, а также показал, что все качества - оригинальность внешнего вида, остроумие, даже грубость - при демократии ценны вдвойне. Но ни врожденный талант Оскара, ни гордая самоуверенность, обретенная благодаря Уистлеру, не помогали ему зарабатывать. Завоевание Лондона, казалось, было дальше и неправдоподобнее, чем когда-либо. Если Уистлеру не удалось получить лавровый венец, как Оскар или кто-либо другой может быть уверен в победе?
Более слабый профессор эстетики утратил бы свой энтузиазм из-за денежных и прочих трудностей своего поприща, сразу же отчаялся бы перед непроницаемой глухой стеной английского мещанства и презрения. Но Оскар Уайльд был уверен в своем великом даровании, и его толкало вперед невероятное тщеславие. Вместо того, чтобы уменьшить свои аппетиты, столкнувшись с сопротивлением, он их только увеличил. Он начал расхаживать по вечерам в бриджах и шелковых чулках, с диковинными цветами в бутоньерке - зелеными цветами подсолнуха и позолоченными лилиями, говорил о Бодлере, чье имя было никому не известно, как о поэте мирового уровня, и провозглашал странное кредо «наиболее ценны излишества». Очень скоро его имя оказалось у всех на устах: Лондон говорил о нем, его обсуждали за тысячами чайных столиков. Количество приглашений выросло в десять раз, Оскар стал знаменитостью.
Конечно, многие по-прежнему смотрели на него как на обычного позера. По-прежнему казалось, что он - просто сладкий апельсин на Ломбард-Стрит, его растопчут миллионы ног, равнодушие и брезгливость среднего класса.
Но некие обстоятельства были на его стороне. Хотя над художественным движением, которое за много лет до того основали прерафаэлиты, до сих пор многие смеялись, презирая его как безумие, несколько художников твердо стояли на своем, и мало-помалу горстка упрямцев поколебала уверенность большинства, как часто бывает при демократии. Оскар Уайльд получил выгоду от победы этих предшественников, которые любили искусство. Некоторых мужчин из равнодушной публики начал привлекать артистический взгляд на жизнь, а женщин - эмоциональная сила нового кредо. Оскар Уайльд стал пророком эзотерического культа. Но даже известность не решала проблему финансов, становившуюся всё более насущной. С десяток раз Оскар отмахивался от этой проблемы, предпочитая лучше залезть в долги, чем ограничивать себя. Он думал, что как-нибудь встанет на ноги. Мужчины, утешающие себя этой мыслью, обычно садятся кому-то на шею. В двадцать шесть лет, что довольно странно - в то самое время, когда Оскар бросал надменный вызов свету фантастическим нарядом, он решился попросить деньги у матери - деньги, которых ей самой не хватало, но - следует воздать ей должное - она ни на миг не задумывалась о деньгах, если речь шла о тех, кого она любит, а Оскара она не только любила, но и гордилась им. Но она могла дать ему лишь небольшую сумму - трудности отсрочены, но что делать потом?
Тщеславие Оскара росло вместе с его успехами, страх поражения лишь подстегивал любимца общества, он искал средства, чтобы победить мещан, и не мог думать ни о чем другом, кроме своего сборника стихов. Он почти год неустанно пытался добиться издания сборника. Издатели отвечали, что поэзия не приносит денег, и отказывались рисковать. Но слава о его бриджах и шелковых чулках, и главное - постоянные нападки в светских газетах пошли Оскару на пользу, и в начале лета 1881-го года книга вышла со всей важностью, которую мог придать изданию внушительный формат, хорошая бумага, широкие отступы и высокая цена (10,6). Правда заключалась в том, что Оскар сам заплатил за печать и издание книги, а Дэвид Бодж, издатель, поставил на обложке свою фамилию за комиссионные.