Выбрать главу

Оскар возлагал на эту книгу огромные фантастические надежды. До конца жизни он считал себя поэтом, и в творческом смысле его вера оказалась оправданной, но он, конечно, подразумевал и стихи как таковые, и тут его претензии можно принять с большими оговорками. Но независимо от того, был ли Оскар поэтом, его надежды на эту книгу были странными: он надеялся не только обрести благодаря ей репутацию, но и заработать много денег, а деньги на поэзии в Англии удается заработать нечасто.

Книга пользовалась необычайным успехом, можно смело утверждать, что ее успех превысил успех какого-либо первого сборника настоящей поэзии, который был издан или когда-либо будет издан в Англии: за месяц было четыре переиздания, тираж распродан. Два сонета в сборнике были посвящены Элен Терри, в одном ее именовали «Порция», в другом - «Генриетта-Мария», частично это способствовало популярности книги, поскольку мисс Терри сонеты понравились, она превозносила книгу и ее автора до небес. (В «Воспоминаниях» мисс Терри пишет, что гениальность Оскара Уайльда и Уистлера поражала ее больше, чем гениальность кого-либо еще). Привожу здесь сонет «Генриетта-Мария» как характерный образец творчества:

«КОРОЛЕВА ГЕНРИЕТТА-МАРИЯ»

В одиноком шатре, ожидая победы,

  Стоит она, глаза ее затуманены болью,

  Словно лилия бледная, пропитанная дождем:

Громкий лязг оружия, багровые небеса,

Руины войны, крах рыцарства -

 Привычные страхи не способны сломить ее гордую душу.

  Смело живет она во имя своего повелителя - короля,

Ее душа пылает в страстном экстазе.

О, косы златые! О, пурпурные уста! О, лицо!

 Ты создана для поклонения и любви мужчины!

  С тобою я забываю труды и усталость,

Путь без любви, на котором нет места для отдохновения,

 Прерывистый пульс времени, ужасная усталость души,

Моя свобода и жизнь республиканца.

Лучшие образцы лирической поэзии - главное искусство Англии, так же, как музыка - искусство Германии. Сборник поэзии почти наверняка вызовет искренний восторг английской прессы, которая не удосужилась заметить "Sartor Resartus" или первые эссе Эмерсона. Чрезмерное внимание, уделяемое книге Оскара, свидетельствовало о том, что его личность и успех в обществе повлияли на журналистов.

"The Athenaeum" отвел книге почетное место в своем выпуске от 23-го июля. Рецензия была суровая, но справедливая. «Томик стихов мистера Уайльда, - было сказано там, - можно считать Евангелием новой веры. От других проповедей его отличает то, что он идет позади, а не впереди культа, который хочет утвердить...Но мы не заметили, чтобы у апостола нового вероучения было какое-нибудь ясное послание».

Далее критик пытается доказать, что «практически вся книга - подражательна»....и в заключение пишет: «Творчеству такого рода не хватает прочности».

"The Saturday Review" отозвалась о книге пренебрежительно: в конце статьи «Современная поэзия» книгу назвали «ни хорошей, ни плохой». Рецензент по английской традиции критиковал чувственную тональность стихотворений, но заключение сделал довольно честное: «Эта книга не лишена проблесков ума, но их повсеместно затеняют подражание, лицемерие и безвкусица».

В то же время отзывы в "Punch" были излишне критичны, а отзывы в "The World", которые писал в основном брат Оскара, были излишне хвалебными. "Punch" объявил, что «Мистер Уайльд, возможно, эстет, но он лишен оригинальности...томик отзвуков эхо...Суинберн и вода».

Так что же имел в виду "The Athenaeum", когда воспринял столь серьезно новый сборник подражательной поэзии и объявил его «Евангелием новой веры», кроме заявления о том, что «вера следует за культом» и так далее?

Вероятно, "The Athenaeum" по ошибке принял Оскара Уайльда за последователя прерафаэлитов, подсознательно и чисто по-английски заявив, что всё «эстетическое» или «художественное» - непременно слабое и никчемное, если не хуже.

Вскоре после отъезда Оскара из Оксфорда "Punch" начал публиковать на него карикатуры и высмеивать культ, который журналисты окрестили «Слишком совершенным совершенством». Девять англичан из десяти наслаждались этим дикарским презрением, которым любимое издание английского среднего класса поливало то, что эвфемистично называли «эстетическим безумием».