За несколько месяцев Оскар Уайльд потратил все деньги и, как он считал, снял с Парижа все сливки. Поэтому он вернулся в Лондон и вновь снял апартаменты, на этот раз - на Чарльз-Стрит, Мэйфер. За годы, минувшие со времен окончания Оксфорда, Оскар выучил некоторые жестокие уроки жизни, и самым впечатляющим уроком был страх бедности. Но тот факт, что он снял апартаменты в фешенебельном районе города, говорит о том, что он более, чем когда-либо, был полон решимости подняться, а не утонуть.
Это леди Уайльд уговорила его снять апартаменты рядом с нею - она никогда не сомневалась в том, что Оскара ждет решительный триумф. Она знала все его стихи наизусть, принимала стразы за бриллианты и была рада возможности представить своего блистательного сына членам «Общества национального освобождения Ирландии» и прочим фальшивым знаменитостям, которые толпились вокруг нее.
Примерно тогда я и познакомился с леди Уайльд. Меня ей представил Вилли, старший брат Оскара - я встретил его на Флит-Стрит. Вилли был высоким, ладно скроенным парнем тридцати с лишним лет, его выразительное лицо внушало симпатию, синие глаза сияли смехом. Он обладал неисчерпаемой физической энергией, интересную историю он рассказывал очень живо, ни на мгновение не подымаясь над уровнем избитого сюжета: для него коринфская журналистика "The Daily Telegraph" была литературой. Но он отличался поверхностным добродушием и хорошим настроением здоровой молодости, его все любили. Однажды он решил отвести меня в дом своей матери, но сначала - выпил там, здесь - поболтал, так что в Вест-Энд мы добрались часам к шести.
Комната и все, кто в ней находился, произвели на меня неизгладимое гротескное впечатление. Помещение казалось меньше, чем было на самом деле, поскольку в нем толпилось множество женщин и с полдюжины мужчин. Было очень темно, повсюду стояли пустые чайные столики и валялись обрезки сигар. Леди Уайльд восседала за чайным столиком, словно женщина-Будда в пеленах - крупная дама с тяжелым лицом и выдающимся носом, на самом деле - очень похожа на Оскара, с такой же бледной кожей, которая всегда казалась грязной, ее глаза также подкупали - живой, быстрый взгляд, как у девушки. Макияж у нее был, как у актрисы, так что, естественно, она предпочитала дневному свету тенистый полумрак. Идеализм леди Уайльд проявился, как только она начала говорить. Ее натуре был необходим энтузиазм, недружелюбные критики называли это истерией, но я бы назвал это претенциозным восхвалением всего, что ей нравилось или восхищало. Лучше всего она держалась в несчастьи - ее огромное тщеславие дарило ей некий гордый стоицизм, который вызывал восхищение.
Когда мы вошли, присутствующие обсуждали «Земельную лигу» и отношение к ней Парнелла. Леди Уайльд считала, что Парнеллу судьбой предопределено спасти ее отечество. «Парнелл, - произнесла она с сильным ударением на первом слоге, - человек судьбы. Он разорвет все путы, освободит Ирландию и посадит ее на трон королевой народов».
Раздались приглушенные аплодисменты - аплодировала худая женщина, походившая на птицу, которая стояла напротив, а потом подплыла к нам. Она была в серовато-зеленом платье, облегавшем ее, словно чехол от зонта. Будь у этой дамы хоть какая-нибудь фигура, это платье было бы просто неприличным.
- Истинные слова Сперанцы! - проворковала дама. - Дорогая леди Уайльд!
Я заметил, что взгляд дамы скользнул на Вилли, стоявшего с другой стороны рядом с матерью. Он разговаривал с высокой симпатичной девушкой. Подругу Вилли, кажется, удивил лирический всплеск эмоций зеленой старой девы, она едва заметно улыбнулась и спросила с легким американским акцентом:
- Сперанца - это леди Уайльд?
Леди Уайльд сообщила присутствующим со всей внушительностью, на которую была способна, что Оскара сегодня она в гости не ждет:
- Он так занят своими новыми стихами, знаете ли. Говорят, такой сенсации не бывало со времен Байрона. Уже все говорят о его стихах.
- Да, так и есть, - вздохнула зеленая лилия. - Дорогая Сперанца, помните, что он сказал о «Сфинксе», которого нам читал? Он сказал, что написанное стихотворение будет отличаться от напечатанного так, как глиняная модель скульптора отличается от мраморной статуи. Изысканно, не так ли?
- Невероятно точно сказано! - фальцетом воскликнул какой-то мужчина, присоединяясь к кружку. - Сам Леонардо мог бы подписаться под этими словами.
Вся эта сцена показалась мне аффектированной и характерной для среднего класса, кроме того - неопрятной, с каким-то не типичным для Англии оттенком инертности. Эстетические наряды были экстравагантны, энтузиазм - взвинчен и преувеличен. Я с радостью незаметно ушел.