"Когда Иосиф Аримафейский спустился вечером с Голгофы, где умер Иисус, он увидел, что на белом камне сидит и плачет юноша. Иосиф подошел к юноше и сказал: «О, я понимаю, как велико, должно быть, твое горе - ведь это был истинный Человек». А юноша ответил: «О нет, я плачу не из-за этого. Я плачу, потому что я тоже творил чудеса. Тоже возвращал зрение слепым, исцелял паралитиков и воскрешал мертвых, тоже заставил расцвести бесплодную смоковницу и превратил воду в вино...а меня не распяли».
Тогда эта притча меня позабавила, но в свете дальнейших событий она приобрела трагический смысл. Оскар Уайльд должен был знать, что в нашем мире любое истинное превосходство вызывает ненависть, и каждого чудотворца наверняка распнут. Но он не подозревал, что история, рассказанная в Евангелии, это - истинная история жизни гениев всех времен, вечная правда. Оскар всегда был сосредоточен на себе, а поскольку плоды успеха сейчас были сладки на его устах, преследовавшая его Судьба казалась ему самым мифическим из мифов. Его ребяческая самоуверенность была просто жалкой. Законы человеческих взаимоотношений мало интересовали человека, который всегда устанавливал законы для себя сам. Но в силу какого-то невероятного предчувствия, по необъяснимому наитию приближающаяся катастрофа бросила свою тень на мысли Оскара, и он смутно почувствовал, что жизненный путь гения окажется незавершенным фарсом без финальной трагедии: тот, кто живет ради наивысших устремлений, должен быть распят.
Помню, в то краткое лето своей жизни Оскар Уайльд особенно интересовался жизнью Человека Скорби, постигшего все глубины страданий. Когда Оскар готовился войти в Долину Смертной тени, он часто думал о Иисусе и всегда говорил о Нем с восхищением. Но в конце концов - что он мог тут поделать? Даже Деккер воспринимал это так:
«Лучшие из людей,
Когда-либо ходивших по земле во имя Его».
Это была более глубокая черта натуры Оскара Уайльда, но обычно он не торопился ее показывать. По привычке он вел юмористические беседы, выдавал эпиграммы и афоризмы, желая удивить и порадовать слушателей.
Однажды вечером я почти случайно услышал, что Оскар собрался провести эксперимент и попробовать себя на новом поле.
Помню, за столом он начал разбирать слово «терять».
- Мы теряем возможности, - со смехом сказал Оскар, - мы теряем свою фигуру, теряем даже свой характер, но нам никогда не следует терять терпение. Это - наш долг перед ближними, Фрэнк, но иногда мы его нарушаем, не так ли?
- Оскар, это будет в книге? - улыбнулся я. - Или в статье? В последнее время ты ничего не пишешь.
- Я задумал пьесу, - скромно ответил Оскар. - Завтра запрусь в комнате и не выйду, пока не допишу. Джордж Александер довольно давно меня дергает, требуя пьесу, и у меня наконец-то возникла идея, которая мне, скорее, нравится. Интересно, я успею за неделю, или понадобится три? Вряд ли понадобится много времени, чтобы победить этих Пинеро и Джонсов.
Оскара раздражало, если чье-то чужое имя, кроме его собственного, было у всех на устах: его тщеславие всегда было настороже.
Конечно же, он не сообщил об истинных масштабах инициативы мистера Александера. Знаменитый актер «дергал» Оскара, выдав 100 фунтов аванса еще до того, как был сделан хотя бы набросок сюжета. Через несколько месяцев Оскар сказал, что Александер принял его комедию и собирается ставить «Веер леди Уиндермир». Название мне показалось превосходным.
- Фамилии, связанные с географическими названиями, - серьезно пояснил Оскар, - всегда носят на себе отпечаток чего-то выдающегося: они звучат полнозвучно, с неким светским достоинством. Именно так я придумываю фамилии для всех своих персонажей, Фрэнк. Беру карту английских графств, и вуаля. У английских деревень часто бывают изысканные названия. Уиндермир, например, или Ханстэнтон, - Оскар перекатывал слоги на языке с явным чувственным удовольствием.
Я абонировал ложу на вечер премьеры, и, подумав, что Оскару это может как-то пригодиться, привел Артура Уолтера из "The Times". Первая сцена первого акта была стара, как мир, но трактовка темы придавала ей очарование, если не сказать - свежесть. Веселый и неожиданный юмор контрастировал с избитостью темы, но Артур Уолтер увидел лишь избитый сюжет. Он счел пьесу скверной, меня это удивило.
После первого акта я спустился в фойе и узнал, что критики в основном считают так же. Огромный господин по имени Джозеф Найт кричал:
- Юмор механический, нереалистичный.
Я молчал, и он спросил:
- А вы что об этом думаете?
- Это вы, критики, должны ответить, - сказал я.
- Могу ответить в стиле Оскара, - рассмеялся Найт. - «Мало обещавшее зрелище не оправдало надежд». Ха-ха!