"Tu proverai si come sa di sale
Lo pane altrui; e com' e duro calle
Lo scendere e 'l salir per l'altrui scale."
(«Познай, как горек бывает чужой хлеб,
И как тяжело подниматься и спускаться»)
Оскар в тот вечер производил впечатление человека не только самовлюбленного, но и излишне самоуверенного. Я не представлял, что подпитывало это высокомерное самодовольство. Мне хотелось уйти и поразсмыслить в одиночестве. Очевидно, процветание не пошло ему на пользу.
В то же время я чувствовал, что враги Оскара набирают силу. Я спрашивал себя, как подтвердить эту догадку, чтобы предупредить Оскара?
Я решил устроить для него обед и умышленно написал в приглашении: «Встретиться с Оскаром Уайльдом и услышать новую историю». Из дюжины приглашений, которые были отправлены мужчинам, семь или восемь были отклонены, трое или четверо со всей доброжелательностью сказали мне, что предпочитают не видеться с Оскаром Уайльдом. Это подтвердило мои наихудшие опасения: когда англичане говорят вот так, их неприязнь вскоре перерастет в бунт.
Я устроил обед и со всей отчетливостью увидел, что мои опасения - оправданы. Оскар был более самоуверен, чем когда-либо, но его красноречие от этого не пострадало - на самом деле оно, кажется, даже возросло. За обедом Оскар рассказал очаровательную притчу «Нарцисс» - несомненно, наиболее характерный для него рассказ:
"Когда Нарцисс умер, Полевые Цветы погрузились в траур и попросили у Реки капли воды, чтобы оплакать его.
- О, - ответила река, - если бы капли моей воды были слезами, мне самой не хватило бы слёз, чтобы оплакать Нарцисса - ведь я любила его.
- Ну разве ты могла бы не любить Нарцисса? - сказала цветы. - Он ведь был таким красивым.
- Он был красив? - спросила Река.
- Кому же знать об этом, как не тебе? - удивились цветы. - Каждый день, лежа на твоем берегу, он любовался своей красотой в зеркале твоих вод.
Здесь Оскар сделал паузу, затем продолжил:
- Я любила его, - сказала Река, - потому что, когда он склонялся над моими водами, я видела в его глазах отражение моей красоты».
После обеда я отвел Оскара в сторону и попытался предупредить, пересказал неприятные инсинуации, распространяемые о нем, но Оскар не придал значения моим словам.
- Это всё - зависть, Фрэнк, и злоба. Что мне до того? Этим летом я еду в Кламбер, а кроме того - я пишу новую пьесу, которая мне, скорее, нравится. Я всегда знал, что драматургия - это мое. В молодости я пытался писать пьесы в стихах - это было моей ошибкой. Теперь я поумнел: я уверен в себе и своем успехе.
Но, несмотря на явную уверенность Оскара, я почему-то чувствовал, что ему угрожает опасность, а его бойцовские качества вызывали у меня сомнения. Но, в конце концов, это было не мое дело: человек наделен свободой воли и должен пройти свой путь.
Сейчас мне кажется, что я перестал верить в Оскара после его второй войны в прессе с Уистлером, из которой Оскар, ко всеобщему изумлению, не вышел победителем. Как только Оскар встретил отпор, его остроумие, кажется, его покинуло, и Уистлер победил на этом поле брани с помощью обычной грубости и светстких острот. Оскар, очевидно, не был прирожденным бойцом.
Однажды я спросил у него, как получилось, что он так легко позволил Уистлеру победить. Он слегка раздраженно пожал плечами.
- А что я мог сказать, Фрэнк? Зачем колошматить побежденного? Человек - оса, он получает удовольствие, используя свое жало. Возможно, я более, чем кто-либо, способствовал его славе. Мне вовсе не хотелось причинить ему боль.
Что это было - великодушие, слабость, или, как я думал, врожденное женственное неприятие борьбы? Какова бы ни была причина, было очевидно, что Оскар являл собой, как сказал о себе Шекспир, «безобидного противника».
Вполне возможно, что, если бы Оскара атаковали с открытым забралом, он проявил бы себя лучше. У леди Гренфелл (сейчас - леди Десборо) он однажды скрестил шпаги с премьер-министром и вышел победителем. Мистер Асквит начал насмехаться над Оскаром, вроде бы безобидно, а на самом деле - серьезно, за то, что многие свои фразы Оскар выделяет курсивом.
- Человек, который использует курсив, - сказал политик, - подобен человеку, который возвышает в разговоре свой голос и говорит громко, чтобы заставить всех себя услышать.
Это был известный аргумент, который Эмерсон выдвигал против перенасыщенного стиля Карлейля, возможно, Асквит применил его, потому что ему не нравилось, что Оскар находился в центре всеобщего внимания во время беседы.