- Это - старая история, - сказал я. - Ты лезешь разнимать грызущихся собак , и ты из-за этого пострадаешь.
Но Оскар не хотел или не мог этого понять.
- Ну а что делать с таким безумцем? - спросил он несчастным голосом.
- Избегай его, - ответил я, - как избегал бы сумасшедшего, который хочет с тобой подраться. Или помирись с ним. Ничего иного не остается.
Увещевания на Оскара не действовали. Вскоре произошел новый инцидент. Маркиз явился на премьеру «Как важно быть серьезным» с букетом репы и моркови. Почему именно эти овощи, наверное, смог бы объяснить лишь сам маркиз и его приспешники. Я спросил Оскара об этом инциденте. Он, кажется, был встревожен, но в целом - ликовал.
- Куинсберри, - сказал Оскар, - снял ложу в театре «Сент-Джеймс», несомненно, для того, чтобы сорвать премьеру, но как только я об этом узнал, попросил Алека (Джорджа Александера) отослать ему деньги за ложу обратно. В вечер премьеры Куинсберри явился в театр с огромным пучком моркови. Его не пустили в кассу, а когда он попытался зайти в фойе, его отановила полиция. Он наверняка безумен, Фрэнк, как ты думаешь? Я рад, что его план сорвался.
- Он безумно жесток, - сказал я. - Он продолжит на тебя нападать.
- Но что же я могу поделать, Фрэнк?
- Не проси у меня совет, которому не последуешь, - ответил я. - Мне всегда нравилась одна французская поговорка: «В любви и на войне все средства хороши». Ради бога, не ввязывайся в это. Остановись, пока можешь.
Но чтобы остановиться, Оскар должен был принять такое решение и выполнить его, а ему не хватало на это энергии. Дикие кони Судьбы унесли прочь легкую колесницу его удачи, и чем это всё закончится, никто уже не мог предсказать. События развивались с ужасающей стремительностью.
Однажды вечером в феврале 1895-го года я узнал, что маркиз Куинсберри оставил для Оскара оскорбительную открытку в клубе «Альбермарл». Мой информатор радостно добавил, что теперь-то Оскару придется на это ответить, и мы посмотрим, есть ли у него порох в пороховницах. В его словах не было никакой злобы - просто любовь англичан к ожесточенной драке и любопытство по поводу ее исхода.
Вскоре я получил от Оскара записку, он спрашивал, можно ли зайти ко мне сегодня. Я был дома, и он пришел около пяти часов.
Сначала Оскар сохранял старую маску надменности, которую привык носить в последнее время.
- Фрэнк, я подаю иск против маркиза Куисберри, - мрачно начал Оскар, - за уголовную клевету. Он - просто дикое животное. Мои адвокаты говорят, что я наверняка выиграю. Но также они говорят, что некоторые написанные мною вещи могут быть использованы в суде против меня. Тебе известны все мои произведения, не мог бы ты, как редактор «The Fortnightly Review», явиться в суд в качестве свидетеля защиты, например, засвидетельствовать, что «Дориан Грей» - не аморальное произведение?
- Да, - ответил я, не раздумывая. - Я засвидетельствую это с радостью. Более того, я скажу, что ты - один из немногих людей, которых я знаю, беседы и произведения которого не содержат какой-либо грубости.
- О, Фрэнк, правда? Это было бы так чудесно с твоей стороны, - воскликнул Оскар. - Мои адвокаты посоветовали попросить тебя об этом, но они боялись, что ты откажешься: твое свидетельство поможет выиграть процесс. Это так чудесно с твоей стороны, - голос Оскара дрожал, он отвернулся, чтобы скрыть слёзы.
- Оскар, я сделаю для тебя всё, что в моих силах, - сказал я. - Я сделаю всё, что смогу, с удовольсьвием, но прошу тебя - обдумай всё тщательнейшим образом. Английский суд не дает мне никаких поводов верить в честное рассмотрение дела, и я уверен, что в вопросах искусства и морали английский суд - наихудший суд в цивилизованном мире.
Оскар нетерпеливо покачал головой.
- Я ничего не могу поделать, ничего не могу изменить, - сказал он.
- Выслушай меня, - настаивал я. - Ты ведь помнишь процесс Уистлера и Рескина. Ты ведь знаешь, что Уистлер должен был выиграть дело, Рескин был позорнейшим образом виновен, но британский суд присяжных и так называемые британские художники отнеслись к Уистлеру и его превосходному творчеству с презрением. Возьмем другой пример - дело Белта: все члены Академии честно засвидетельствовали в суде, что Белт - мошенник, но суд присяжных постановил выплатить ему 5 000 фунтов стерлингов, а через год его приговорили к каторжным работам за те самые мошенничества, которые, как решил суд во время первого процесса, он не совершал. Английский суд отлично подходит для двоих обычных мужчин, которые ведут тяжбу из-за обычного делового конфликта. Именно для этого он создан. Но судить Уистлера, судить о таланте или аморальности художника - значит просить суд сделать то, для чего он полностью непригоден. Там нет ни одного судьи, чье мнение по этому вопросу заслуживало бы хотя бы малейшего внимания, а присяжные отстали от судьи еще на тысячу лет.