Английских журналистов и юристов очень занимал процесс Дрейфуса - в то время, когда дело Дрейфуса второй раз рассматривали во французском суде, в одной из лондонских газет была опубликована статья о двух-трех случаях схожей несправедливости, но никто не обратил на нее должного внимания. Если бы Дрейфуса обвинили в Англии, вероятно, ни один голос не прозвучал бы в его защиту: абсолютно точно можно сказать, что второго процесса не было бы. Острое чувство абстрактной справедливости хорошо лишь в сочетании с богатым источником симпатии, подпитываемой воображением. Англичане слишком сосредоточены на себе, чтобы интересоваться делами соседей, слишком заняты решением абстрактных вопросов добра и зла.
Перед началом процесса Оскара Уайльда я еще верил, что при рассмотрении уголовного дела в английском суде возобладает жесткая справедливость. Я говорил себе, что симпатии английского судьи - всегда на стороне обвиняемого. Благородная традиция английского судопроизводства - даже юристы Министерства финансов занижают сумму искового заявления против несчастного, против которого направлена вся сила и власть Государства. Но вскоре мне довелось убедиться в том, что все эти благородные и достойные уважения обычаи подобны соломе в костре английских предрассудков. Первое, что заронило в мою душу сомнение: судья не попытался прекратить бурные изъявления радости в зале суда после оглашения вердикта в пользу лорда Куинсберри. Английские судьи всегда негодуют и запрещают такие возгласы народного ликования, так почему же сейчас всё по-другому? В конце концов, ни один судья не счел бы Куинсберри героем: все слишком хорошо знали, что это за человек, но зрители продолжали радоваться, а судья просто молча собрал свои бумаги и ушел, словно оглох. В моей душе зародилось ужасное опасение: невольно я начал понимать, что моя вера в английское правосудие может оказаться полностью ошибочной. Чувство было такое, словно твердая почва под ногами превратилась в зыбучее болото, или словно ребенок вдруг узнал о непристойном поведении отца. Последующее рассмотрение дела - один из самых горьких опытов моей жизни. Попытаюсь честно рассказать, как это происходило.
Во время рассмотрения дела Оскара Уайльда и лорда Куинсберри меня поразила одна деталь, которую, кажется, не заметил ни один из бессчисленных журналистов и писаталей, комментировавших судебный процесс. На основании письма сыну (которое я привел в предыдущей главе) и визита лорда Куинсберри в дом Оскара Уайльда можно было сделать вывод, что он изначально не верил в справедливость своих обвинений: он швырнул их, как жестокий человек швыряет слухи и подозрения, зная, что может делать это безнаказанно - именно поэтому сначала он подал ходатайство о защите привилегий. Но в какой-то момент после начала процесса он получил огромное количество неожиданных доказательств. Тогда он доказал правоту своего навета и назвал имена людей, которых намеревался вызвать в суд, чтобы доказать свою правоту. Как он получил эти новые сведения?
В этой книге я не раз говорил о врагах Оскара, утверждая, что английский средний класс пуритан ненавидел его позицию и образ жизни, так что если бы какой-то фанатик или представитель секты нонконформистов добыл доказательства против Уайльда, что стало причиной краха Оскара. не было бы ничего необычного в том, что этот человек считал своим долгом мстить. Как ни странно, столь жгучую ненависть к Оскару Уайльду питал представитель высшего класса, который вовсе не был пуританином. Думаю, это Чарльз Брукфилд, вызвавшийся стать частным обвинителем по этому делу, прочесал Пикадилли в поисках свидетелей против Оскара Уайльда. Впоследствии мистера Брукфилда назначили театральным цензором, поскольку, оказывается, он написал одну из самых «рискованных» пьес того времени. Я не могу судить о мистере Брукфилде, поскольку не знаком с ним, но еще до того, как я узнал о его действиях против Уайльда, его назначение казалось мне удивительно характерным для английской жизни и того поверхностного презрения, с которым англичане правящих классов относятся к литературе. Таким же образом, будучи премьер-министром, лорд Солсбери назначил журналиста поэтом-лауреатом просто потому, что тот годами расхваливал его в колонках "The Standard." Лорд Солсбери, вероятно, не знал и не беспокоился из-за того, что Альфред Остин не написал ни одной строчки, которая могла бы его пережить. В точности свидетели мистера Брукфилда установили одно: все правонарушения, в которых обвиняли Оскара Уайльда, относились к периоду после 1892-го года - после его первой встречи с лордом Альфредом Дугласом.