- Да, так и есть, - воскликнул я, вдруг осознав, насколько лучше с Оскаром Уайльдом обращались бы в Афинах две тысячи лет назад. - Наш прогресс - лишь изменения, не можем избавиться от своей жестокости, даже Ристу не удалось сделать нас более гуманными.
Оскар кивнул. Сначала он выглядел очень подавленным, но потом мне удалось вдохнуть в него немного мужества, и в конце нашего разговора он спросил:
- Фрэнк, ты правда думаешь, что я могу победить?
- Конечно же, ты победишь, - ответил я. - Ты должен победить, тебе нельзя думать о поражении. Убеди себя, что на самом деле они не хотят тебя осудить. Говори себе это в зале суда, ни минуты не позволяй себе бояться. Твои враги - просто тупые несчастные существа, которые ползают несколько жалких лет между землей и небом. Они обречены исчезнуть без следа, не оставят никакой памяти о себе. Помни, ты дерешься за всех нас, за всех художников и мыслителей, которым довелось родиться в английском мире...Лучше победить, как Галилей, чем быть сожженным, как Джордано Бруно. Не позволяй им создать еще одного мученика. Задействуй весь свой ум, красноречие и обаяние. Не бойся. Они тебя не осудят, если узнают получше.
- Я пытаюсь думать, - сказал Оскар. - Пытаюсь настроить свой ум, чтобы выдержать целый год такой жизни. Это ужасно, Фрэнк, я и не представлял, что тюрьма - это так ужасно.
Надзиратель снова нахмурился. Я поспешно сменил тему разговора.
- Именно поэтому тебе следует настроиться на то, что ты больше не будешь здесь находиться, - сказал я. - Мне хотелось с тобой пообщаться, когда ты вышел из зала суда, но я подумал, что ты не хочешь меня видеть, ты отвернулся.
- О Фрэнк, разве я мог бы так поступить? - закричал Оскар. - Я был бы тебе так благодарен.
- Я очень близорук, - объяснил я, - и подумал, что ты отвернулся. Наше маленькое глупое тщеславие мешает нам действовать так, как должно. Но дай мне знать, если я смогу что-нибудь сделать для тебя. Я приду по первому зову.
Я сказал это, потому что надзиратель уже подал мне знак. Теперь он сказал:
- Время истекло.
Мы с Оскаром вновь пожали друг другу руки.
- Ты должен победить, - сказал я. - Не думай о поражении. Даже твои враги - всего лишь люди. Заставь их перейти на твою сторону. Ты можешь это сделать, поверь, - и я ушел, меня душил ужас, жалость и возмущение.
«Успокойся, прошу, душа моя, это - всего лишь на время:
Давай продлим этом час и посмотрим, как свершится несправедливость».
Смотритель тюрьмы встретил меня почти у дверей.
- Это ужасно, - воскликнул я.
- Здесь ему не место, - сказал смотритель. - Ему тут у нас делать нечего. Его все любят и жалеют: надзиратели, все. Я сделаю всё возможное, чтобы облегчить его пребывание здесь.
Мы обменялись рукопожатиями. Кажется, когда я уходил, и у него, и у меня на глазах были слёзы. Этот гуманный смотритель тюрьмы показал мне, что мягкость и доброта Оскара, обаяние его натуры завоевывает все сердца, если у людей будет время узнать его получше. Но пока что Оскар - в тюрьме. Я снова и снова вспоминал его лицо, весь его облик: небритое лицо, грустный испуганный взгляд, монотонный голос без надежды. Даже сама опрятность этой пустой мрачной комнаты ужасала: англичанам хватает глупости унижать тех, кого они наказывают. В моей душе зрел протест.
Уходя, я поднял глаза на средневековые зубчатые ворота тюрьмы и подумал о том, как идеально архитектура соответствует духу учреждения. Оно принадлежало Средневековью, а не современности. Вобразите, тюрьма и больница бок о бок, действительно, больница - даже в тюрьме, пытки и милосердие, наказание и жалость под одной крышей. Что за дурацкое противоречие и глупость. Неужели цивилизация никогда не достигнет идеалов гуманности? Неужели люди всегда наиболее сурово будут наказывать за грехи, которые они не понимают и которые не являются для них соблазном? Неужели Иисус страдал зря?
. . . . . . .
Оскара Уайльда посадили в тюрьму 19-го апреля, большой суд присяжных принял «правильный иск» против него 24-го апреля, и, поскольку дело передали в Олд-Бейли почти сразу же, было подано ходатайство о переносе слушаний на майскую судебную сессию сначала на основании того, что защита не успела подготовиться к процессу, а потом - на том основании, что, учитывая настроения, царящие в обществе, мистер Уайльд не сможет рассчитывать на справедливый и беспристрастный суд. Судья Чарльз, который председательствовал на процессе, выслушал ходатайство и категорически отверг его. «Любые предположения, что ответчик не может рассчитывать на справедливый суд, безосновательны», - объявил судья, кому же лучше знать, как не ему. В резюме по делу, которое судья огласил 1-го мая, говорилось, что «несколько недель невозможно было раскрыть газету и не прочесть какое-нибудь сообщение об этом деле», и когда он попросил присяжных не допускать «давления на них этой предубежденности», этим он признал, что все газетные сообщения были полны неприязни и презрения к Оскару Уайльду. Поистине справедливый суд!