Я вовсе не считал, что рискую, помогая Оскару сбежать. Газеты ухватились за такую возможность: описывая судебные процессы под председательством мирового судьи, затем - судьи Чарльза, они вылили на публику максимальное количество тошнотворной грязи, которую способны выдержать ноздри жителей благонравной Англии. Я подумал, что всех уже тошнит от этих свидетельств, и когда всё закончится, все просто вздохнут с облегчением. В этом я, похоже, ошибся. Ненависть к Уайльду была повсеместна и необычайно сильна.
Я хотел арендовать паровую яхту. Как ни странно, именно в тот день, когда я собирался поехать в Коус и арендовать ее, один джентльмен за обедом упомянул, что у него есть яхта на Темзе. Я спросил, можно ли ее арендовать.
- Конечно, - ответил он. - Я вам ее сдам по себестоимости на месяц-два.
- Мне одного месяца хватит, - сказал я.
- Куда вы собираетесь плыть? - спросил он.
Не знаю, почему, но мне в голову пришла вот какая мысль: рассказать ему правду и посмотреть, что он на это ответит. Я отвел его в сторону и изложил факты. Узнав правду, он сразу же сказал, что для такого дела отдает яхту в мое распоряжение бесплатно, очень рад одолжить мне яхту, ужасно, что с таким человеком, как Уайльд, обращаются, словно с обычным преступником.
Чувства этого джентльмена были подобны чувствам Генриха VIII в одноименной пьесе Шекспира:
". . . . вот собрились вы, погляжу. Скорей из злобных чувств, чем из благих. Язвить его по полной . . . ."
В предложении моего друга меня удивила не щедрость, а забота об Уайльде, милосердие казалось мне столь не присущим Англии, что я чувствую необходимым пояснить ситуацию: мой друг родился и вырос в Англии, но по национальности он - еврей, человек высочайшей культуры, вовсе не симпатизирующий пороку, в котором обвиняли Уайльда. Обретя утешение благодаря тому, что в мире нашлась хотя бы одна добрая, великодушная душа, на следующий день я пошел в дом Вилли Уайльда на Оукли-Стрит, чтобы повидаться с Оскаром. Накануне вечером я написал ему, что приду, чтобы сводить Оскара пообедать.
Вилли Уайльд встретил меня у дверей. Оказывается, его очень волновала дурная слава, свалившаяся на Оскара, ему очень хотелось мне об этом поведать, хотя мы с ним вовсе не были друзьями. Но Оскару я оказывал всяческую дружескую поддержку, поэтому Вилли хотелось заключить со мной пакт. Он меня никогда не интересовал, меня не интересовал никакой с ним пакт, мне было всё равно, что Вилли обо всём этом думает. Я сухо повторил, что пришел, чтобы сводить Оскара на обед.
- Знаю, вы собирались, - сказал Вилли, - и это - очень мило с вашей стороны, но Оскар пойти на обед не сможет.
- Почему? - спросил я, зайдя в дом.
Оскар был мрачен, подавлен, и явно страдал. Театральная неискренность Вилли меня слегка раздражала, мне хотелось поскорее уйти. Вдруг я увидел Шерарда, который с тех пор очень много сделал для увековечивания памяти Уайльда. В своей книге он пишет об этом моем визите. Он молча стоял у стены.
- Я пришел, чтобы сводить тебя на обед, - сказал я Оскару.
- Но он не может выйти из дома, - закричал Вилли.
- Конечно же может, - настаивал я. - Я пришел, чтобы его забрать.
- Но куда? - спросил Вилли.
- Да, Фрэнк, куда? - повторил Оскар кротко.
- Куда захочешь, - ответил я. - В «Савой», если хочешь, или в «Кафе-Рояль» - выбирай.
- О Фрэнк, я не решусь, - воскликнул Оскар.
- Нет-нет, - закричал Вилли, - будет скандал, его кто-нибудь оскорбит, это ему навредит, ему нужно избегать людных мест.
- О Фрэнк, я не решусь, - повторил эхом Оскар.
- Никто его не оскорбит, не будет скандала, - возразил я. - Выход в свет принесет ему пользу.
- Но что люди скажут? - закричал Вилли.
- Никогда не знаешь, что люди скажут, - ответил я. - Люди всегда говорят лучше всего о тех, кому абсолютно плевать, что о них говорят.
- Но Фрэнк, я не могу пойти в такое заведение, как «Савой» - там меня слишком хорошо знают, - возразил Оскар.
- Ладно, - согласился я. - Пойдем, куда скажешь. Весь Лондон в нашем распоряжении. Мне нужно с тобой поговорить, а тебе будет полезно выйти проветриться, погреться в лучах солнца и почувствовать дуновение ветра в лицо. Идем же, у дверей нас ждет двуколка.
Вскоре я преодолел все возражения Оскара и абсурдные предположения Вилли, они пошли со мной. Едва мы вышли из дома, настроение Оскара начало улучшаться, он даже начал посмеиваться.
- И правда, Фрэнк, странно, но я не боюсь, я больше не подавлен, люди при виде меня больше не свистят. Разве не ужасно с их стороны так унижать поверженного?
- Не будем об этом, - сказал я. - Мы будем говорить о победах, а не о поражениях.