- О Фрэнк, я бы с радостью, - простонал Оскар. - Я понимаю все твои доводы, но не могу. Не решаюсь. Фрэнк, я в ловушке. Я могу лишь ждать конца.
Я начал терять терпение: Оскар оказался даже еще слабее, чем я думал, в сто раз слабее.
- Отправляемся в путь, дружище, - закричал я и протащил его двадцать ярдов к экипажу, но тут он остановился, словно твердо что-то решил.
- Нет, я не могу уехать. Не смогу жить во Франции с мыслью, что рука полицейского в любой момент может опуститься на мое плечо. Не смогу жить жизнью, полной страха и сомнений: это убьет меня за месяц, - Оскар произнес эту тираду очень решительным тоном.
- Почему бы не позволить твоему воображению сбежать вместе с тобой? - умолял я. - Хотя бы один раз прояви благоразумие. Страх и сомнения скоро испарятся. Если полиция не отыщет тебя во Франции в течение недели после даты, на которую назначен процесс, тебе больше не нужно будет бояться, они тебя больше не достанут, больше ты им не нужен. Ты просто делаешь из мухи слона своими нервными фантазиями.
- Меня арестуют.
- Чушь, - ответил я, - кто тебя арестует? Ни у кого нет на это полномочий. Ты вышел под залог, твои поручители отвечают за тебя до 20-го мая. Деньги говорят, дружище, англичане всегда прислушиваются к голосу денег. Если ты вернешься из Франции, чтобы предстать перед судом, это улучшит твое реноме в глазах публики и присяжных. Идем же, - я взял Оскара за руку, но он не сдвинулся с места. К моему удивлению, он посмотрел мне в глаза и спросил:
- А как же мои поручители?
- Ну, заплати им, - ответил я. - Им обоим, если нарушишь правила освобождения под залог. Идем, - но Оскар не шелохнулся.
- Фрэнк, если я сегодня ночью не явлюсь на Окли-Стрит, Вилли заявит в полицию.
- Твой родной брат? - закричал я.
- Да, - сказал Оскар. - Вилли.
- Боже правый, - воскликнул я, - да пусть заявляет. Я ни одной живой душе не обмолвился об Эрите или паровой яхте. Это - последнее место на земле, где полиции придет в голову тебя искать, а пока он заявит, мы уже будем вне досягаемости. Кроме того, полиция ничего не сможет сделать - ты ничего не нарушаешь. Пожалуйста, поверь, ты ничего сомнительного не совершишь, даже если не явишься в Олд-Бейли 20-го мая.
- Ты не знаешь Вилли, - настаивал Оскар. - Он заставлял моих адвокатов покупать мои письма, он меня шантажировал.
- Вот так раз! - присвистнул я. - Ну в таком случае ты можешь покинуть его дом, не попрощавшись, без зазрений совести. Идем, сядем в экипаж.
- Нет-нет, - повторял Оскар. - Ты не понимаешь. Я не могу, не могу.
- Ты серьезно? - спросил я. - Хочешь сказать, не уедешь и не проведешь со мной вместе неделю на яхте?
- Я не могу.
Я подвел Оскара к экипажу еще на несколько шагов, меня тронула опустошенность и отчаяние в его голосе. Я посмотрел на Оскара. Слёзы текли по его щекам, он являл собой воплощение скорби, но при этом я не мог сдвинуть его с места.
- Садись в экипаж, - сказал я, надеясь, что сильный ветер в лицо освежит Оскара, подарит ему мгновение радости жизни и обострит жажду свободы.
- Хорошо, Фрэнк, - согласился Оскар, - но только если ты отвезешь меня на Окли-Стрит.
- Тогда уж лучше сразу в тюрьму, - ответил я, - но впрочем - как пожелаешь.
Мгновение спустя мы сели в экипаж, который, покачиваясь, поехал к «Воротам Королевы». Из-за тумана атмосфера становилась еще более зловещей. Когда мы выехали из ворот, кучер резко повернул налево на Кромвель-Роуд. Оскар, кажется, очнулся от ступора.
- Нет, Фрэнк, - закричал он, нет-нет, - и начал наощупь искать ручку двери экипажа. - Я должен выйти, я не поеду. Не поеду.
- Сиди спокойно, - в отчаянии сказал я. - Я скажу вознице, - я высунулся из окна экипажа и закричал:
- Роберт, на Окли-Стрит, Челси.
Кажется, до Окли-Стрит мы ехали молча. Меня обуревала ярость и презрительное нетерпение. Я сделал всё, что мог, и проиграл. Почему? Я понятия не имел. Я так никогда и не узнал, почему он отказался уехать. Думаю, он и сам не знал. Такой покорности я никогда в жизни не видел. Для меня это было что-то совсем новое. О резинъяции у меня были смутные представления как о чем-то прекрасном, а с тех пор она начала меня раздражать: резинъяция - это мужество людей нерешительных. Упрямство Оскара было оборотной стороной медали его слабости. Удивительно, как некоторыми натурами управляет сила инерции. Ожидание и отказ от действий очень привлекательны для тех, кто живет в мире мыслей и ненавидит действия. Когда мы свернули на Окли-Стрит, Оскар спросил: