День умирал, небо на западе закрыли пунцовые, шафрановые и розовые шторы: легкий туман над Лондоном, пурпурный на горизонте, ближе к нам - с голубым оттенком: то тут, то там шпиль колокольни пронзает туманную вуаль, словно перст, указующий в небо. Слева купол Собора Святого Павла висит над городом, словно серый мыльный пузырь. Справа - башни-близнецы Вестминстерского аббатства, река и мост, воспетые Вордсвортом. Повсюду царят мир и красота, а там, внизу, в тумане, таится крысиная яма, которую называют судом. Там судят ближнего, ошибочно принимая равнодушие за беспристрастность, словно кто-то имеет право судить своего ближнего без любви, но даже если в нас есть любовь, как мало в нас эмпатии, которая превыше прощения, которую радует помощь слабым и утешение страждуших.
. . . . . . .
Дни проносились стремительно, из-за неспособности повлиять на Оскара я начал себя презирать. Я говорил себе, что, если бы знал его лучше, конечно же смог бы ему помочь. Что, если воззвать к его тщеславию? Это была основа натуры Оскара, нужно попробовать. Его может заставить действовать надежда на то, что англичане снова о нем заговорят, заговорят о нем как о человеке, который решился сбежать, всем станет интересно, что он сделает дальше. Я должен был попытаться, и попытался. Но его уныние меня удручало, его нежелание бороться, кажется, росло день ото дня.
Оскар меня почти не слушал. Он считал дни до начала процесса, он хотел принять обвинительный приговор: даже наказание, страдания и стыд казались лучше, чем сомнения и ожидание. Он удивил меня, спросив:
- Год, Фрэнк, мне могут дать год? Половина возможного срока, золотая середина, которую всегда выбирают английские судьи. Компромисс, который кажется им безопасным? - он посмотрел на меня, ища подтверждение своим словам.
Я был не столь уверен в английских судьях. Их компромисс обычно - сделка. Когда они судят художника, ими движет интуитивный страх и ненависть.
Но я не стал его разубеждать. Я повторил:
- Оскар, ты можешь победить, если захочешь..., - моя привычная литания.
При виде его изможденной унылой улыбки на глазах моих выступили слёзы.
. . . . . . .
- Разве ты не хочешь, чтобы все снова заговорили о тебе, снова интересовались каждым твоим шагом? Если уедешь во Францию, все начнут спрашивать: он вернется или исчезнет совсем? Или проявит себя в новых комедиях, еще более смешных и варварских, чем прежде?
С таким же успехом я мог бы обращаться к мертвецу: Оскар пребывал в оцепенении, словно загипнотизирован отчаянием. Наказание уже было выше его сил. Я боялся, что тюрьма, если ему дадут срок, просто лишит его рассудка. Иногда я боялся, что разум уже его покидает - столь глубока была его депрессия, столь безнадежно было его отчаяние.
. . . . . . .
Процесс под председательством судьи Уиллса начался 21-го мая 1895-го года. Министерство финансов прислало королевского адвоката сэра Фрэнка Локвуда, чтобы он руководил действиями С. Ф. Джилла, Ораса Эйвори и мистера Саттона. Интересы Оскара представлял тот же адвокат, что и на предыдущем процессе.
Этот судебный процесс стал для меня кошмаром, с самого начала он отличался несправедливостью и жестокостью предубеждений. Первосвященники в Храме Права устали от неудач и жаждали положить всему этому конец. Как только судья занял свое место, сэр Эдвард Кларк подал апелляцию о том, что подсудимых нужно судить отдельно. Поскольку обвинение в преступном сговоре было опровергнуто, нет причин для того, чтобы судить их вместе.
Судья вызвал заместителя генерального прокурора, чтобы тот ответил на это ходатайство.
Заместителю генерального прокурора сказать было нечего, но он считал, что общий суд - в интересах подсудимых, поскольку, если судить их отдельно, сначала нужно будет судить Тэйлора.
Сэр Эдвард Кларк разнес эту отговорку в щепки, мистер Уиллс постановил, что, поскольку в его распоряжении находятся все свидетельства, полученные во время предыдущих судебных процессов, он считает, что подсудимых следует судить отдельно.
После этого сэр Эдвард Кларк ходатайствовал о том, что дело мистера Уайльда следует рассматривать первым, поскольку его имя стоит первым в обвинительном акте, поскольку первоначально обвинения были выдвинуты против него и не имели никакого отношения к Тэйлору:
- Ваша светлость, я уверен, вы также учитываете эти соображения, по которым Уайльда не следует судить после другого обвиняемого.
Судья Уиллс отметил с мнимым равнодушием:
- Сэр Эдвард, всё это не имеет ни малейшего значения. Я уверен, что мы с присяжными сделаем всё возможное для того, чтобы предыдущий судебный процесс никак не повлиял на нынешний.