Куинсберри».
На процессе под председательством мирового судьи мистера Ханни было установлено, что лорд Куисберри слал леди Дуглас аналогичные письма, «полные отвратительнейших обвинений против лорда Дугласа, его жены, а также - бывшей жены лорда Дугласа и ее семьи». Но мистер Ханни решил, что все эти провокации не имеют никакого значения, и обязал отца и сына помириться — непростительное решение, которое можно было объяснить только симпатией, которую все питали к Куинсберри после того, как он одержал победу над Уайльдом, в противном случае любой честный мировой судья осудил бы отца, который слал оскорбительные письма жене сына - даме, которая выше подозрений. Эти подлые письма и предубеждение судьи, кажется, добавили последний штрих к гротеску ужасающей подлости судебного процесса. Всё это было достойно седьмого круга дантова ада, но Данте представить себе не мог такого отца и таких судий!
. . . . . . .
Следующим утром Оскар Уайльд снова поднялся на трибуну для дачи показаний. Свидительства, полученные на процессе против Куинсберри, были зачтены, для Короны дело было решено.
Сэр Эдвард Кларк поднялся и заявил, что нет смысла обращаться к жюри присяжных для принятия решения по общим обвинениям. После длительных прений судья Уиллс постановил, что оставляет этот вопрос на усмотрение апелляционного суда. По мнению судьи, «доказательства были очень хрупкими», но он считает, что решение остается за присяжными. Для этого судьи «очень хрупкие доказательства» были достойны внимания, поскольку свидетельствовали против обвиняемого.
Сэр Эдвард Кларк возразил, что показания Шелли, Паркера и Вуда не подтверждены. Судья Уиллс признал, что Шелли продемонстрировал «определенную экзальтацию», кроме того, в его роду были случаи умопомешательства, и, что хуже всего, его показания не были подтверждены. Соответствнно, несмотря на аргументы заместителя генерального прокурора, показания Шелли были изъяты из дела. Но присяжные уже выслушали и приняли показания Шелли, эти показания вызвали у них предубеждение против Уайльда. Действительно, именно эти показания повлияли во время предыдущего процесса на судью Чарльза и вызвали у него непреодолимое предубеждение против подсудимого: судья Чарльз назвал Шелли «единственным серьезным свидетелем».
А теперь оказалось, что у Шели вообще не надо было брать показания, присяжные не должны были их слышать, судья не должен был их принимать!
. . . . . . .
Когда началось утреннее заседание, я знал, что теперь всё зависит от Оскара Уайльда, от того, как он проявит себя на трибуне для дачи показаний. Но увы - он пал духом, он был в оцепенении. Оскар не был бойцом, а столь долгий поединок лишил бы сил даже человека с бойцовским характером. Заместитель генерального прокурора начал допрашивать Оскара по поводу его писем к лорду Альфреду Дугласу, вновь мы услышали про «стихотворение в прозе» и все остальные бессмысленные предрассудки среднего класса относительно чувствительной страсти. Выяснилось, что лорд Альфред Дуглас сейчас находится в Кале. Его ненависть к отцу запустила маховик судебных процессов, он толкнул Оскара в драку, а Оскар, по-прежнему его выгораживая, заявил, что это он попросил Дугласа уехать за границу.
Сэр Эдвард Кларк снова сделал, что мог, в столь плачевной ситуации. Он указал, что процесс основывается лишь на показаниях шантажистов. Он не будет с этим спорить и обсуждать этот факт, но нельзя не понимать вот что: если шантажистов слушать и верить им, их профессия очень быстро станет гораздо более смртельным преступлением и опасностью для общества, чем является сейчас.
Речь была слабой, но зрители в зале суда встретили ее радостно. Судья немедленно пресек проявления радости.
Потом заместитель генерального прокурора до вечера со злостью отвечал на эту речь. Сэру Эдварду Кларку даже пришлось ему напомнить, что судебные чиновники Короны должны хотя бы пытаться быть беспристрастными. Вот лишь один из примеров предубеждения. Допрашивая Оскара о его письмах к лорду Альфреду Дугласу, сэр Фрэнк Локвуд поинтересовался, считает ли Оскар их «приличными»?
Свидетель ответил:
- Да.
- Сэр, вам вообще известно значение этого слова? - спросил Оскара сей джентльмен.
Я вышел из здания суда с уваренностью, что дело проиграно. Оскар совсем никак себя не проявил: в его речах не было даже той живости, с которой он выступал на процессе против Куинсберри. Кажется, он слишком глубоко отчаялся, чтобы отбить удар.