Во время этой же беседы с месье Жидом Оскар, как сообщается, сказал, что он знал заранее о том, что катастрофа неизебежна: «Возможен был лишь один исход...Так не могло больше продолжаться, это должно было чем-то закончиться».
Я думаю, это - взгляд Андре Жида, а не Оскара. Как бы то ни было, я уверен, что мое описание Оскара перед судебным процессом как человека надменного и самоуверенного намного ближе к истине. Конечно, у него должны были быть дурные предчувствия, его не раз предупреждали, как мне известно, но Оскар перенял черты характера своих приятелей, первые попытки маркиза Куинсберри его атаковать он воспринял с полнейшей брезгливостью. Оскар совершенно не понимал, в чем заключается опасность. Более точен Андре Жид в описании Оскара, когда добавляет:
- Тюрьма меня полностью изменила. Я благодарен ей за это. Дуглас ужасен, он не способен понять, что я больше не могу жить так, как раньше. Он винит других людей в том, что они меня изменили.
Приведу отрывок из письма тюремного охранника, которое Стюарт Мэйсон включил в свою превосходную небольшую книгу об Оскаре Уайльде. Охранник пишет:
«Ни один другой человек не жил более прекрасной жизнью, никто не смог бы жить более прекрасной жизнью, чем Оскар Уайльд в течение краткого периода нашего знакомства во время его заключения. На его лице всегда была улыбка, в его душе, должно быть, всегда сияло солнце. Его называли неискренним: когда я его знал, он являл собой воплощение искренности. Если он не продолжил жить такой жизнью после выхода из тюрьмы, значит, силы зла поработили его душу. Но он пытался, честно пытался, и в тюрьме ему это удалось».
Всё это в целом кажется мне верным. Веселое жизнелюбие Оскара поразило бы любого, кто его не знал. Кроме того, распорядок дня и простая тюремная пища способствовала улучшению его здоровья, а одиночество и страдания сделали его эмоциональную жизнь более глубокой. Но в его душе таилась острая горечь, глубоко укорененное чувство обиды, постоянно прорывавшееся в пылких инвективах. Как только он избавился он жалких мелочных гонений тюрьмы, веселая жизнерадостность его натуры взяла верх. В этой сложности нет никакого противоречия. В душе человека может таиться сотня конфликтующих друг с другом страстей и импульсов, которые не перемешиваются. В тот момент доминирующим аккордом в душе Оскара было сострадание к другим людям.
К моему удовольствию, мир очень скоро получил доказательства этих изменений в душе Оскара Уайльда. 28-го мая, через несколько дней после выхода Оскара из тюрьмы, в «The Daily Chronicle» было опубликовано письмо в две колонки с горячей просьбой об улучшении условий содержания маленьких детей в английских тюрьмах. Это письмо Оскар написал, потому что охранника Мартина из Рэдингской тюрьмы члены комиссии уволили за ужасное преступление - он «дал сладкие бисквиты маленькому голодному ребенку»...
Я должен процитировать несколько параграфов этого письма, поскольку это - свидетельство углубленности, достигнутой Оскаром Уайльдом в тюрьме, свидетельство того, как его собственные страдания, по выражению Шекспира, «сочувствие в нем зародили», а кроме того, из этого письма мы узнаем, какой была жизнь в английских тюрьмах. Оскар пишет:
«В понедельник накануне освобождения я увидел троих детей. Их только что осудили, они стояли в ряд в центральном зале в тюремных робах, с простынями под мышкой, ждали, когда их отправят в предназначенные им камеры...Это были маленькие дети, самый младший - тот, кому охранник дал бисквиты - совсем малыш, ему, очевидно, не нашлось достаточно маленькой робы. Конечно, я видел много маленьких детей в тюрьме за два года своего заключения. Особенно в тюрьме Уондсворт всегда было много детей. Но ребенок, которого я увидел в понедельник 17-го в Рэдинге, был младше их всех. Нет нужды говорить, как я расстроился, увидев этих детей в Рэдинге, потому что знал, как там с ними будут обращаться. Жестокость, с которой обращаются круглые сутки с детьми в английских тюрьмах, не кажется чем-то невероятным тем, кто был тому свидетелем и знает о жестокости системы.
В наше время люди не понимают, что такое жестокость... Обычная жестокость - это просто тупость.
С детьми в тюрьме обращаются ужасно, особенно - те. кто не понимает особую психологию детской натуры. Ребенок может понять наказание от родителей или опекунов, и принять его с определенным смирением. Что ребенок понять не способен - так это наказание от социума. Он не понимает, что такое социум...
Ужас, который ребенок испытывает в тюрьме, безграничен. Помню, однажды в Рэдингской тюрьме, отправляясь на прогулку, я увидел в тускло освещенной камере напротив моей маленького мальчика. Двое охранников - вовсе не плохие люди - говорили с ним с какой-то явной жесткостью, возможно, давали ему наставления по поводу его поведения. Один охранник был в камере с ним, другой - стоял в коридоре. Лицо ребенка являло собой белое полотно чистого ужаса. В его глазах был ужас загнанного животного. Следующим утром за завтраком я услышал, как он плачет и просит его выпустить. Он плакал о родителях. Время от времени я слышал зычный голос дежурного охранника, который велел ему замолчать. А ведь он еще даже не был осужден за то мелкое преступление, в котором его обвиняли. Он просто находился в камере предварительного заключения. Это я понял по тому, что ребенок был в своей одежде, достаточно опрятной. Но на нем были тюремные носки и ботинки. Значит, он был очень беден, его ботинки, если они у него были, были в плохом состоянии. Судьи, как правило - народ абсолютно невежественный, часто отправляют детей на неделю в камеру предварительного заключения, а потом, вероятнее всего, помилуют, какой бы приговор ни могли вынести. Это называется «не отправить ребенка в тюрьму». Конечно, это очень глупо с их стороны. Маленькому ребенку не понятно это тонкое различие между предварительным и тюремным заключением. Для него находиться в тюрьме - уже ужасно. Человечество должно ужаснуться от того, что ребенок там находится.